Стена (Фантастические повести)

Абрамов Сергей Александрович

Пока был в прошлом, даже не вспоминал обо всем этом. Ну, может, и таилась мыслишка где-нибудь на дне колодца, в подсознании, а наружу носа не казала. А сейчас выскочила, разрослась непомерно — других мыслей не допускает.

Гамлетовский вопрос: звонить или не звонить? Нет, не может быть здесь дилеммы: звонить, спешить к телефону, слышать Настин голос, договориться о встрече…

А где?

Ну, скажем, у памятника Пушкину. И пойти есть куда — все центры отечественной культуры рядом.

А потом?

А что потом? Известное дело. Посидеть в кино, в «России».

Или зайти в «Лакомку», или подальше — в «Московское» кафе, съесть мороженого, выпить по бокалу шампанского — не маленькие уже, легко позволить себе такое вполне невинное развлечение. Потом побродить по Москве, заглянуть в Александровский сад, выбрать отдаленную скамью… Или совсем другая программа: в парк Горького, в Нескучный сад…

И все? И проводить до маршрутки, бросить монету в кассу? И опять извиниться: мол, нет времени, доберешься, подруга, одна? И целым и невредимым вернуться домой?

Так?

А ведь ты боишься ее дома, ее двора, а, Игорек? Ты боишься ее провожать до подъезда, боишься остаться один на коротком вечернем пути до арки-туннеля, ведущей на многолюдный Кутузовский проспект…

И сам себе признался: да, боюсь. Боюсь, черт возьми, хотя и стыдно ощущать себя трусом, до боли стыдно!

До боли?.. Чего же бояться? Как раз боли? Ну, отлупят тебя пятеро, большое дело! Помнишь, кажется у Зощенко, рассказ о студенте и матросе, влюбленных в одну девушку. Матрос регулярно колошматил студента, а тот, харкая кровью, вновь приходил на свидание. Более того: бросался на гиганта матроса с кулаками, пока тот не сдался перед сумасшедшим напором бесстрашного дохляка.

Беллетристика…

А что не беллетристика? Парни эти, короли двора? Типичная штампованная беллетристика. Герои нравоучительных очерков из серии «Человек среди людей». О заблудших подростках.

Но тем не менее они существуют. И боишься ты, Игорек, не боли, не крови, не ножичка какой-нибудь золингеновской стали, а чего-то другого, чему и названия не придумать.

Знаешь — чего! Себя ты боишься! Своей беспомощности, нерешительности, полного отсутствия того, что с избытком имелось у зощенковского студента. Ты, неслабый физически человек, — да и подручных средств вокруг много: палки, доски, кирпичи! — боишься применить свою силу, пойти на конфликт. Живешь по принципу: нас не трогай, и мы не тронем…

Но с Пащенко посоветоваться стоит. Он подобными комплексами, известно, не обладает.

Предупредил его:

— Надо поговорить, старичок.

— В чем дело — вопрос! — готовность у Валерки — ноль, как принято писать обо всяких экспериментах. — Надолго? А то у меня в три пятнадцать тренировка.

— Да нет, ненадолго. На большой перемене сходим за теплицу?

— Договорились!

Пока шли к теплице, помалкивали. Игорь не хотел заводить посторонний треп, а Пащенко, видно, понимал состояние друга, не лез поперек батьки в пекло.

Сели за теплицей на сложенные школьным завхозом доски — двадцать минут свободы впереди.

— Что стряслось, Игоряха?

Ничего не стал таить, все выложил. И про Настю, и про парней, и про свои непонятные страхи. Взглянул на часы, оказалось, что на

все про все десяти минут хватило. А думал — леденящая душу история, за час не поведаешь…

И Пащенко к ней соответственно отнесся.

— Не вижу особых проблем, старичок. Обыкновенные пижоны, маменькины сынки. Папаня в загранку съездил, привез любимому отроку ножик, а тот теперь себя кумом королю чувствует… — Повторил еще раз: — Не вижу проблем. Хочешь, я с тобой вечером пойду? Я свободен. На двоих они не полезут.

Цельный человек Пащенко. Ни в чем проблем не видит. А коли видит, то и решает их, не мудрствуя лукаво. И правильно делает! Легко ему живется… А Игорь каждый раз в сомнениях путается, никак их не размотает. И все они неразрешимые, все они мирового значения!.. Но тут приходит друг Валера и заявляет: плюнь, все — мура, живи прямо, ничем не мучаясь.

И ведь прав, наверно…

А Пащенко развивал тему дальше:

— Во-первых, надо об этих гавриках Насте сказать. Она их наверняка знает, пусть имеет в виду, раз уж развела себе таких кавалеров. И цена тебе у нее побольше будет: не убоялся трудностей ради дамы… Ты говоришь, она на Кутузовке обитает? И Алик там же… — это его коллега по прыжкам, друг-соперник. Все норовит познакомить, да как-то не получается. — У него приятелей — весь проспект.

— Зачем мне его приятели?

— На всякий случай. Соберем компаху и пугнем этих гадов — до Окружной дороги поползут!

Это был выход. Пугнуть. Сила на силу. Закон Ньютона: на всякое действие существует противодействие, да простит учитель физики столь вольное толкование физической классики. Показать «этим гадам», как выразился Валера, ньютоновскую правоту.

А самому в сторонке постоять? Двое дерутся — третий не мешай, старое дворовое правило? Этаким полководцем на горушке…

— Спасибо, Валерка, научил уму-разуму. Как вариант — застолбим. На будущее. А пока поглядим за развитием событий.

— Сам пойдешь?

— Угадал.

— А отлупят?..

— Ну уж, обязательно отлупят…

— А что? Запросто. Может, все-таки я с тобой?

Отличный парень Валерка, настоящий друг!

— Спасибо, Валер, перебьюсь сегодня.

— Ну перебейся… — засмеялся: иносказательное буквально прозвучало. — Позвони вечерком.

— Я, наверно, поздно приду.

— До двенадцати, ты знаешь, я спать не ложусь. А позже ты не явишься, у тебя родители на стену полезут.

Что верно, то верно. На том и порешили, тем более что перемена закончилась, звонок даже сюда, в конец двора, долетел. Надо было поспешить: математик не терпел опозданий…

И все-таки, пока решился позвонить Насте, минут пятнадцать вокруг телефона бродил. Оправдывал себя: мол, необходимо придумать конкретное предложение — как вечер провести. А на самом деле оттягивал решение, ибо звонок Насте и был решением, после которого отступать поздно.

Как в воду с обрыва: схватил трубку, набрал номер.

— Настя? Меня Игорем зовут…

И все страхи, все дурацкие сомнения и опасения показались мелкими и придуманными, когда услыхал чуть капризное:

— Наконец-то! Я уж и ждать устала…