Стена Плача (повести и рассказы)
Шрифт:
– Я пришёл мстить за свою единственную дочь. И как тень отца Гамлета, буду повсюду преследовать негодяя, – объявил о своих намерениях старичок. – Шутка ли, мужику за пятьдесят, а он завёл молодую любовницу и оставил жену, с которой в счастье и согласии прожил тридцать лет с копейками!
С этими словами старичок испарился, дабы Изя мог убедиться, что он действительно «тень отца Гамлета», а затем объявился за его спиной, небрежно постучав тросточкой по Изиному плечу.
– Ну что, удостоверился, Фома неверующий? – усмехнулся старичок. – Хуна Абович не так прост, как вы думаете.
Изя
– Что ты замолк? – вновь постучал тростью по Изиному плечу старичок. – Я ведь недаром именно к тебе обратился.
Изя недоумевающе «проглотил» и эту фразу, ожидая кульминационной развязки: если призраки и появляются, то не просто так…
– То, что ты с Осей уже несколько лет не общаешься, я знаю… Слухи и наверх дошли. Но… у тебя ведь тоже дочь?
– Да, Регина, – подтвердил Изя.
– Я к тому и говорю. Будь осторожен. Муж её… Ты ведь выдал её недавно замуж?
– Да, – только и смог пролепетать Изя, пораженный осведомленностью старичка.
– Он хоть и еврей, но не нравится мне. Большой швыцэр. Как и мой зятек. Смотри, чтобы и тебе не пришлось стать на путь мщенья.
Хуна Абович отошел на шаг, покачал головой и, кривляясь, гнусно пропел: «И как ни сладок мир подлунный, лежит тревога на челе. Не обещайте деве юной любови вечной на земле», – после чего помахал ручкой и исчез.
– Регина, доченька… – Изя схватился за сердце, опустился медленно на колено и неловко согнув ногу, повалился боком на асфальт…
Мы очень быстро, я бы даже сказал поспешно оказались в центре комнаты, на дверях которой написано мелом: «Восьмидесятые годы. Вторая половина». Позднее, для острастки на дверях повесят табличку: «Россия. Двадцатый век. Входить осторожно». Но это будет позже, когда историки и архивариусы проделают свою рутинную работу – задокументируют, пронумеруют и скрепят печатями события и факты. А пока порядок не установлен и обывателям дозволено многое, воспользуемся случаем и прошмыгнём в комнату, «1986 год».
Февраль. После этих слов так и хочется сказать: «Достать чернил и плакать».
Ибо не успел петух прокукарекать три раза, как Регина собралась замуж. Конечно, двадцать четыре года – не тот возраст, когда надо куда-то спешить, но если появился мальчик из приличной еврейской семьи, то почему бы его не взять? Тем более что летом Славик заканчивает Киевский институт инженеров гражданской авиации. А то, что он работает простым электриком на Школьном аэродроме, ему только в плюс – дурака не валяет и труда не боится. Нет, нет, таких женихов надо брать обеими руками и не задумываться.
Всё это Слава Львовна ненавязчиво пояснила Регине, для верности добавив, что если она и дальше будет перебирать харчами, то в результате останется старой девой. Как Роза, из тринадцатой квартиры. Переспелая ягода годится лишь на вино.
– Брала бы лучше пример с Дины, Осиной дочки, которая хоть и моложе тебя на три месяца, а уже год как замужем за зубным техником. А довод,
Регина колебалась, сравнивая Славика с другим претендентом, преподавателем курсов иностранных языков, который настолько нравился Шелле и Изе, что когда приходил в дом, неизменно получал приглашение остаться на обед. До тех пор, пока не признался, что женат, имеет двухлетнего сына, но ради брака с Регишей намерен подать на развод.
Суббота, 22 февраля 1986 года. Всевышний, как обычно, в этот день отдыхал, иначе бракосочетание отменил бы. Или перенес на другой день.
Не стыдясь слез, Изя протирал платком глаза и с грустью глядел на ликующих жену и дочь: как ни старался он отложить свадьбу хотя бы до майских торжеств – им приспичило ко Дню Советской Армии.
Свадьба, как и похороны, – время, когда собирается вся семья.
Даже если с соседями и друзьями наберется человек семьдесят, впоследствии обе стороны будут утверждать, что гостей было не менее ста, особо гордясь звонком дяди Яши из Нью-Йорка и тети Фриды из Чикаго, ибо с ними, то есть с их семьями, если бы они сидели за столом, было бы все сто пятьдесят.
– Но что делать? – рассуждала мама Славика. – Когда мы так разбросаны по свету! Зато Сёмочка, какой молодец, позвонил кому-то в Израиле, и мне занесли десять долларов… Что с ними делать, ума не приложу. Если их найдут, это же уголовное дело. Найти бы кому продать… Доллар, говорят, идёт один к пяти. Десятка – не бог весть какие деньги, но Сёме они легко не достаются. И если он сумел их от себя оторвать, то это о чём-то говорит. У вас нет, случайно, надёжного покупателя? – заговорщически поинтересовалась она напоследок, и тяжело вздохнула, услышав в ответ: «А кому эти доллары нужны?». – Да, вы правы. Я тоже так считаю. С ними кашу не сваришь.
Свадьба. К ней готовятся с трёх сторон. Третья, наиболее многочисленная, названная Славиком “массовка”, предпочитает в день свадьбы только лёгкий завтрак.
– Ты не очень наедайся, – напоминает Муся Тенинбаум Осе, как только открывает он утром холодильник, – не забудь, что вечером мы идём к Изе на свадьбу.
Бьюсь об заклад: подобную фразу в этот день повторяют во многих семьях, понимая, что большую часть денег, выделенных на свадебный подарок, необходимо в тот же вечер отъесть.
Мужей, дабы у них не случился голодный обморок, осторожно подкармливают бутербродами и поят сладким чаем. Они мужественно переносят лишения и, дорвавшись до стола, лихорадочно заполняют ёмкости…
Свадьба… Кроме вкрапленных в тосты двух ещё не забытых в народе слов «нахыс» и «лэхаим», о том, что она еврейская, говорит не многое. Разве что тихо плачет в центре стола Слава Львовна: «Я уже могу спокойно лечь и умереть, если дожила до этого счастливого дня», – принимая, как должное, возражения Регины: «Бабуля, тебе ещё надо женить правнуков», и оркестр срывается временами на не одобряемые властями «Семь сорок».