Степан Эрьзя

Абрамов Кузьма Григорьевич

Степан не мог не согласиться с ним.

Таким образом возникла мысль о создании «Философа». Сразу же после окончания портрета Элен Степан принялся за эскизы к нему. Их было много — почти каждый последующий день он работал над новым эскизом. Ни одна из прежде созданных им скульптур не принесла ему столько мучений. Но это были муки творчества и сомнения, без которых немыслимо ни одно истинное творение искусства. Над «Философом» он работал весь декабрь и часть января и был так увлечен, что даже не заметил, как приезжала на рождество Элен, сколько времени пробыла дома и когда уехала. Весьма возможно, что она даже заходила к нему в мастерскую, но он принимал ее за девушку-француженку, находящуюся

в услужении у Лидии Александровны. Эта девушка по имени Бертиль вела нехитрое хозяйство Степана, стирала ему белье, покупала кое-какие продукты, приносила кипяток для чая. Бутова обычно он просто выгонял, если тот заходил в неурочное время. Только когда «Философ» был совсем готов и отлит в цементе, он попросил его высказать свое мнение.

— Я настолько восхищен, Степан Дмитриевич, что не нахожу слов, — произнес тот, прохаживаясь по его обширной мастерской и с разных сторон осматривая стоящее на столе изваяние. — Только жаль, напрасно вы уничтожили эскизы. Каждый из них явился бы замечательным произведением.

— Ну, об эскизах нечего толковать, — сказал Степан, махнув рукой.

Бутов попросил разрешения привести в нему поэта Альфреда Алисова, проживающего здесь, в Ницце.

— Он что, тоже эмигрант? — спросил Степан.

— Что-то в этом роде, — ответил Бутов неопределенно.

— Отчего же, пусть приходит, мы и ему покажем «Философа», — охотно согласился Степан.

За последнее время он ни разу не подправлял и не подбривал бороду, она у него разрослась по всему лицу, а на подбородке стала совсем длинной. Одетый в темный халат, подаренный Лидией Александровной, в черной шляпе, Степан был похож на бродячего монаха. В мастерской у него стоял страшный холод. Занятый сначала портретом Элен, а затем «Философом», он так и не собрался сложить плиту.

— А теперь уже не стоит, скоро будет тепло, — ответил он с усмешкой на замечание Бутова.

О том, что в Ницце обосновался новоявленный русский скульптор, понемногу узнавали проживающие здесь россияне — не столько от Бутова, сколько от Лидии Александровны, у которой было обширное знакомство, особенно в аристократических кругах. Первым из представителей высшего общества явился с визитом некий князь Голицын. Лидия Александровна постеснялась привести гостя к Степану в сарай и пригласила его самого к себе в гостиную, где и состоялось знакомство. Голицын сказал, что читал в газетах о работах Эрьзи, выставленных в Милане и Венеции. Кроме того, наслышан, что Степан когда-то писал иконы, и смог бы поручить ему солидный заказ для русского православного храма, строящегося в Ницце на его деньги. У Степана не было особого желания возвращаться к иконам, но в настоящее время он ощущал большое стеснение в средствах, к тому же Лидия Александровна, чьими милостями он здесь живет, настойчиво стала уговаривать его не отказываться от столь выгодного и почетного заказа, и он согласился, предварительно пообещав сделать эскизы на несколько икон.

В конце января стало известно, что в Ницце собираются организовать большую интернациональную выставку произведений живописи и скульптуры. Эту новость Степану принесли Бутов и Алисов, заглянувшие к нему как-то вечером. До этого Алисов уже побывал в мастерской раза два. Это был утонченный дворянский интеллигент, до мозга костей пропитанный культурой Запада. Степан диву давался, что могло быть с ним общего у Бутова. Видимо, их связывала общая участь эмигрантства. Правда, он не знал происхождения Бутова, но при всей его образованности и культурности в нем то и дело проглядывала русская мужиковатость. Скорее всего он происходил из духовного сословия.

Алисов понравился Степану тактичностью и беспристрастностью суждений. Он сразу предсказал, что его «Философ» будет иметь большой успех

на выставке, и высказал это без тени зависти и неприязни. Увидев аскетические условия жизни скульптора, Алисов предложил безвозмездную денежную помощь, но Степан отказался, сославшись на то, что получил довольно выгодный заказ от князя Голицына.

Следует заметить, что в Ницце Степан жил куда лучше, чем в Милане. Конечно, у него не было тех удобств, которые, по понятиям Алисова, должны окружать каждого культурного человека: не было ванной, изысканного обеда из нескольких блюд, он не носил тонкого белья и не имел в своем распоряжении нескольких комнат. Но у него была просторная мастерская, которую он не променял бы на роскошную квартиру с мраморной ванной. Смена белья тоже имелась и регулярно приводилась в порядок заботливыми руками Бертиль. В неотапливаемой мастерской ему никогда не бывало холодно лежать на старом диване рядом с ней.

А началось все просто. Девушка хорошо говорила по-итальянски, как, впрочем, многие жители французской ривьеры. Как-то после отъезда Элен она пришла к Степану погоревать об отсутствующей подруге, тем более, что ему теперь тоже не с кем будет перемолвиться словом.

— А с тобой разве мне кто-нибудь запретит болтать?! — шутливо воскликнул он.

Бертиль потупила золотисто-карие глаза.

— Неужели синьор Стефан будет настолько любезен, что не побрезгует обществом простой девушки?..

Позднее, когда она собралась уходить, участливо заметила, что ему, наверно, ночами бывает здесь ужасно холодно, а вот ей в кухне спать нестерпимо жарко.

Степан шутливо воскликнул:

— Так в чем же дело? Приходи ко мне, нам обоим здесь будет в самый раз!..

Бертиль трудно было назвать красавицей, ее низкорослая фигура далеко бы не подошла для модели Венеры. Внешне она чем-то напоминала Степану прислугу квартирной хозяйки на Остоженке в Москве — Аксинью. Но та была жадной и расчетливой, а Бертиль — сама простота.

Лидия Александровна сквозь пальцы смотрела на их незамысловатый роман, тем более, что она и сама была не из святых вдов. Бутов, вечерами уходя от Степана, частенько не проходил мимо ее дверей. И уроки, которые он давал ее дочери, были всегда лишь внешним прикрытием этой связи...

7

К предстоящей выставке в феврале Степан попросил Лидию Александровну помочь ему с доставкой скульптур из Милана. Он написал письмо Уголино Неббии с просьбой, чтобы тот лично проследил за их упаковкой. Вскоре скульптуры в больших дощатых ящиках прибыли в Ниццу, и в просторной мастерской Степана сразу сделалось тесно. Вдоль задней стены в торжественный ряд встали «Осужденный», «Сеятель» и «Косец». По углам на деревянных постаментах с одной стороны Степан поставил «Тоску», с другой — «Философа». «Попа», за неимением места, оставил на полу перед «Осужденным». Гипсовая «Александра» поместилась рядом с гипсовой «Элен» на полке, где стояли еще несколько женских головок и «Усталость». На столе — еще незаконченная голова Христа, над которой скульптор работал в последнее время. Ее он тоже готовил к выставке, намереваясь отлить в цементе.

Занятый хлопотами по доставке скульптур из Милана, Степан совсем забыл о заказе князя Голицына. Эскизы на иконы он представил уже давно, но князь почему-то до сих пор отмалчивался, не торопил с выполнением заказа. К выставке надо купить новую одежду, рубашек, сменить шляпу и штиблеты — деньги бы оказались как нельзя кстати. Не появишься же на выставке в замусоленных брюках и тужурке? Хотя они и из добротного и тонкого сукна, но изрядно потрепались. Может быть, князь соизволит дать аванс, решил Степан, отправляясь к нему.