Степан Эрьзя

Абрамов Кузьма Григорьевич

После обеда Бутов и Алисов предпочли отправиться отдыхать, оставив Степана в обществе Моравской, которая изъявила желание снова вернуться на выставку, а ему так хотелось побыть среди людей одному... Боясь показаться грубым, он промолчал.

Когда выставочные залы опустели и подошло время уходить, Моравская принялась настойчиво приглашать Степана к себе ужинать, отчего у него появилось ощущение, будто его заколачивают в тесный ящик. Чтобы не подтвердить своим отказом слова Алисова о нелюдимости, ему ничего не оставалось, как, скрепя сердце, согласиться и на это. В другое время

он, может быть, и сам охотно поболтал бы с ней. Чувствуется, она интересная и, должно быть, занимательная женщина, в искусстве тоже, как видно, разбирается, но ему так хотелось в этот день побыть одному...

8

Выставка принесла Степану настоящий триумф. Знакомства с ним стали искать известные искусствоведы, критики, журналисты. Газеты, выходящие в Ницце, напечатали подробные отчеты о выставке, в которых то и дело мелькало имя Степана, перечень выставленных им работ. Выставка оказалась интернациональной не только по числу участвующих в ней художников, представляющих различные страны, но и по составу посетителей: население Ниццы в зимний курортный сезон являет собой конгломерат различных национальностей обоих полушарий, кроме того, было много людей, приехавших специально на выставку из Италии, Швейцарии, Германии. В числе русских эмигрантов из Женевы, как передавал Степану Бутов, приехал «сам Георгий Валентинович Плеханов».

Выставка принесла Степану не только всеевропейскую известность и славу, но и первые деньги, которых у него никогда не было. «Тоску» и «Попа» приобрел для своего музея муниципалитет города Ниццы, «Философа» купила одна из мюнхенских художественных галерей. За скульптуры ему хорошо заплатили, и он впервые узнал денежную стоимость своих работ. А сколько он их раздарил и роздал просто так своим случайным знакомым в то время, когда сам находился в стесненных обстоятельствах, а то и совсем сидел без куска хлеба...

Сразу же изменилось отношение к Степану со стороны аристократических друзей Лидии Александровны, которые раньше, посещая ее, делали вид, что не замечают бедного скульптора. Теперь каждый из них старался обязательно познакомиться с ним и непременно заглянуть в его сарай-мастерскую, где он творит чудеса. А князь Голицын нанес специальный визит, сообщив, что он уломал-таки церковный совет, и заказ на иконы остается в силе. Пусть, де, Эрьзя не беспокоится, ему хорошо заплатят. «Черта с два, не буду я вам малевать иконы!» — решил про себя Степан и, как мог, тактично отказался от возобновления заказа. Он теперь, как никогда, был полон грандиозных замыслов, и ему было не до княжеских икон.

Как-то пригласила его к себе на чай Лидия Александровна. Даже в ее отношении к нему произошла разительная перемена. Раньше, когда такое случалось, она обычно приказывала Бертиль принести для него стакан чаю, сама же сидела в стороне. На этот раз она усадила Степана за сервированный чайный столик, выслала из гостиной Бертиль и сама принялась разливать чай. Куда делись ее чопорность и холодность! Глаза излучали непривычную теплоту, уста источали мед. Правда, она и до этого неплохо к нему

относилась, но с оттенком покровительства и высокомерия, не забывая соблюдать определенную дистанцию, как это прекрасно умеют делать аристократы по отношению к простолюдинам.

— Степан Дмитриевич, я хочу сообщить вам нечто весьма лестное и знаменательное. Только прошу — не удивляйтесь. Ведь вы теперь знаменитость, каких немного отыщется среди наших соотечественников, это уж правда, — сказала она, подавая ему чашку чаю на сверкающем золотистыми узорами блюдце.

«Должно быть, опять какой-нибудь княжеской особе взбрело в голову заказать мне икону», — отметил про себя Степан, ожидая, что же такое особенное она собирается ему сообщить.

— Одна высокопоставленная особа просила через князя Голицына в ближайшее время посетить ее.

«Черт возьми, опять этот Голицын!» — подумал Степан и спросил:

— Что же это за особа? И чего ей от меня надо?

— Как вы можете так, Степан Дмитриевич? — растерялась Лидия Александровна. — Я ожидала, что это вас несказанно обрадует.

— Но я еще не знаю, чему радоваться.

— Вам оказывают высокую честь, разве этого мало? — с легким упреком сказала она.

Степан промолчал: он не очень-то теперь доверял князю Голицыну, который один раз уже обманул его.

— Вас желает видеть Екатерина Михайловна Долгорукова, светлейшая княгиня Юрьевская, вдова убиенного царя Александра Второго, — сообщила она с особой торжественностью, внимательно наблюдая, какое впечатление произведет на Степана это высокое имя.

Но он был невозмутим, спокойно, как и прежде, прихлебывал из чашки чай. Лидию Александровну, видимо, задело такое равнодушие простого мужика к имени царственной особы: с ее лица сначала отхлынула кровь, потом оно покрылось темными багровыми пятнами. Она долго не могла произнести ни слова.

Степан спросил как бы между прочим:

— Ну и что же эта вдова хочет от меня?

— Вы, Степан Дмитриевич, не русский человек — вы басурман! — наконец возмутилась она.

— А я действительно не русский. Я мордвин. Ну и что же из этого?

— А то, что в вас отсутствуют верноподданнические чувства как к покойному государю, так и к его ныне царствующему внуку...

Степан не стал распространяться о своих чувствах к царствующим особам, зная наперед, что они не поймут друг друга. Он не знал, как передала она Голицыну смысл их разговора, но, по всей вероятности, изрядно смягчила, иначе бы князь не явился вскоре к нему с приглашением посетить виллу княгини Долгоруковой-Юрьевской. Степан не отказался и поехал прямо с ним в его пролетке.

Князь ввел его в богатые апартаменты и представил пожилой даме лет шестидесяти трех с несколько пышными формами и со следами былой красоты на лице. Степан вспомнил, что видел эту даму на выставке в окружении нескольких таких же пожилых женщин. Их еще сопровождал какой-то молодой щеголь. Тогда Степан даже обратил внимание, как она, приставив к глазам лорнет в золотой оправе, некоторое время рассматривала «Осужденного». Она и сейчас взглянула на Степана через тот же лорнет и сипловато, глухим голосом произнесла: