Степан Эрьзя
Шрифт:
С приездом племянника число едоков увеличилось. Поэтому вторая военная зима оказалась не только холоднее, но и голоднее. Дрова еще кое-как доставали — то сторож украдкой принесет пару поленьев, то Вася вечером разберет где-нибудь часть развалившегося забора, но с продуктами с каждым днем становилось труднее. У булочных с раннего утра выстраивались длинные очереди, в которых приходилось подолгу выстаивать Васе, Оде и Елене. Обратно в мастерскую они приходили продрогшие и посиневшие, подходили к печке, протягивая к ней замерзшие руки.
—
Елена и Ода, а глядя на них, и Вася всеми силами старались оградить скульптора от неурядиц тяжелого военного времени. Особенно это удавалось. Елене, которая умела все делать тонко и тактично, так что Степан ничего не замечал. Лучший кусок за обедом всегда доставался ему. Было плохо с сахаром, с чаем, но она как-то умудрялась выходить из положения. Обежит всю Москву, наконец, купит на черном рынке, но достанет все необходимое.
Василий никак не мог разобраться в отношениях дяди с Еленой и однажды не вытерпел и заметил:
— Она тебе вроде не жена, спите врозь, а заботится, как о муже.
— С чего ты взял, что она обо мне заботится? — удивился Степан.
— Как же? Разве ты сам не замечаешь?
Степан впервые задумался над этим. «А ведь, черт возьми, он прав!» Елена давно уже стала для него чем-то гораздо больше, чем ученица. Он теперь и сам понял, что, когда она отсутствует, ему всегда чего-то не хватает. А когда она возле, на душе у него спокойно, он и нервничает меньше: как-то все само собой оказывается под руками — и материал, и инструмент.
Улучив момент, когда они с Еленой остались вдвоем, Степан сказал:
— Послушай, Лена, что тебя держит около меня? У тебя в Геленджике родители, ехала бы ты к ним.
— А вы согласитесь поехать со мной?
— Мне незачем туда ехать, у меня там никого нет. Да и неудобно. Что скажут твои родители?
— Ничего не скажут. Обрадуются.
— Обрадуются тебе, а не мне.
—Где я, там и вы...
— Как это понять?
— Понимайте, как хотите... Я дала себе зарок никогда с вами не расставаться. Ода давно уже зовет меня домой, с меня, говорит, хватит и скульптуры, и голода. А я ее каждый день умоляю задержаться еще хоть немного, боюсь, что вы одну меня не оставите у себя...
— Ну так скажи ей, пусть она убирается ко всем чертям! Мне не нужны ученики, для которых живот дороже скульптуры. И с чего ты взяла, что я не оставлю тебя? Да я без тебя дня не проживу! Неужели ты этого не видишь?
— Правда, Степан Дмитриевич?! — Елена вся вспыхнула от неожиданной радости.
— Не зови ты меня Степаном Дмитриевичем.
— Как же прикажешь звать мне моего учителя?
Она подошла к нему совсем близко и от неудержимого прилива чувств расхохоталась. Точно безумная, она долго смеялась и целовала его. Затем обхватила обеими руками и закружила по мастерской, все еще не переставая смеяться...
В тот же вечер Вася
Посещавший мастерскую в качестве ученика Шемякин больше не появлялся. Его, видимо, призвали в армию. Ближе к весне стал подумывать об отъезде и Василий. Он видел, как трудно приходится дяде добывать для всех пропитание. Да и за мастерскую не плачено уже несколько месяцев. Хозяева без конца надоедают скульптору. А когда Василий заметил, что Елена начала уносить на толкучку кое-что из одежды, он не стал больше тянуть с отъездом.
— С чего это ты вдруг надумал? — удивился Степан.
— Неужто ты думаешь, я вечно буду жить с вами. Мне пора уж и о своем думать. В Алатыре меня ждет невеста.
Конечно, никакая невеста в Алатыре его не ждала. Это было сказано лишь для того, чтобы дядя не стал доискиваться до истинных причин его поспешного отъезда.
— А как же скульптура? — огорченно спросил Степан.
— Куда от меня денется скульптура? Вот закончится война, настанут времена получше, я снова к вам вернусь. А может, вы приедете в Алатырь. Ведь решение Думы о постройке дома все еще остается в силе. Они его не отменили, только отстрочили...
Степан махнул рукой.
— Черт с ним, с ихним домом...
В начале мая в мастерскую зашел молодой военный врач, представившийся Мотовиловым.
— Я немного занимаюсь скульптурой, хотел бы поучиться у вас, — сказал он.
— Почему немного? — спросил недоверчиво Степан. — Скульптура — такая вещь, которая требует от человека многого.
— Я знаю, но у меня сейчас трудно со временем работаю в госпитале. Любимому занятию могу уделить в день часа два-три, не более, да и то за счет сна, — несколько смущаясь, ответил Мотовилов.
Это Степану понравилось. Коли человек занимается скульптурой за счет сна, стало быть, это всерьез.
— Ну что ж, молодой человек, посещайте мою мастерскую, только вот в чем беда: надолго сам вряд ли в ней останусь — нас выселяют отсюда. Но вы пока ходите, ходите и присматривайтесь.
Мотовилов посещал мастерскую до конца мая, пока скульптору настоятельно не предложили очистить помещение. Узнав об этом, он прислал троих дюжих санитаров, и они помогли Степану разместить скульптуры — часть у Волнухина, а часть на Нижнепрудном у Пожилина. Он, хотя и злился на скульптора, все же не отказал дать пристанище для его работ.
Волнухин, в мастерской которого Степан и Елена заночевали, не раз попрекнул коллегу, почему он вовремя не сказал ему о своих денежных затруднениях, он бы обязательно помог, и дело бы не дошло до выселения.
— Ладно об этом печалиться, Сергей Михайлович. Приедем осенью, найдем другое помещение. Невелика потеря. В этом подвале зимой я чуть не замерз.
— А как у вас с военной службой, не призовут?
— Черт их знает, должно быть, призовут, когда мой год подойдет.
Уходя от них, Волнухин вынул из кармана несколько четвертных и протянул Степану.