Степан Разин. Книга вторая
Шрифт:
— Бунтивники! Быдло! — вопила шляхта.
— Зрадники! Ляховы диты! — кричали казаки Бобы, рубя и кроша их в бою.
Но в общем гвалте, пальбе и криках их слов больше уже никто не слыхал.
Пехота Лазаря сошлась грудь с грудью с пехотой Барятинского. Рубились, кололись, били в лицо из пищалей.
Конница Еремеева крепко схватилась с драгунами. Протакин теснил стремянных стрельцов…
Но воеводских пушек было никак не достать. Разин держал еще в засаде три тысячи войска: тысячу конных донских казаков под началом Наумова и две
Держать наготове большие силы до последней минуты Степан любил сам, и тому же вчера учил своего молодого товарища Боба, когда Степан их застал за игрой в Карты.
«Береги, козаче, засадную силу к остатнему часу, тогда переможешь врага», — вспомнил Разин слова Старика полковника.
Но сейчас ему были нужны пушки, взять же их без этой засады было нечем. Когда Барятинский выкатит пушки к мосту, перейдет с ними вместе Свиягу и зажмет казаков у острожка, тогда не поможет засада. «Да и сам воевода небось все засады свои уже ныне истратил. Небось уже последнюю вывел, когда послал в бой своих запорожцев, — подумал Разин, — а у меня тут три тысячи свежих людей. Если сильно ударим — дорвемся до пушек…»
Атаман уж представил себе, как он, овладев двадцатью воеводскими пушками, поставит их возле моста на горке, подпустит к себе воеводские силы и грянет по ним изо всех двадцати жерл…
Держать заветы отцов да хранить засаду в три тысячи человек, когда эти люди могли бы решить разом исход всей битвы, показалось Степану смешным и ненужным… Он обернулся к посыльному казаку, скакавшему о бок с ним.
— Скачи, Терешка, что духу в Синбирск. Серебрякову скажи, чтобы конных гнал тотчас сюда, к переправе, да у Чикмаза пушек с полдюжины прихватил с собою сюда же для обороны моста, — сказал Разин.
Казак полетел стремглав к мосту.
Разин выехал сам на пригорок, махнул Наумову, стоявшему в засаде у свияжского моста.
Наумов построил конных донцов, а сзади них приготовил пехоту тысячи в две — мордвы, чувашей и черемис, которых казаки звали «лапотною пехотой». Их вел поп Василий — он хотя и не брал в руки сабли, но умел придавать людям смелость и веру в свою победу.
Степан их двинул вперед, решив расстаться с последней засадой на время, пока Серебряков приведет своих конных и Чикмаз пришлет свои пушки к мосту.
Дождь кончился, разошелся туман, и яркий отблеск вечерней зари осветил поле боя. Все стало ясней. Было видно, что разинцы снова ломят дворян: поле битвы ползло от Свияги в гору, оставляя сзади холмы убитых и раненых.
Разин качнул головой. Его тревожила участь пеших, плохо вооруженных людей, идущих за конниками Наумова. Но «лапотная» пехота шла смело. Вот она уже дошла до крайнего места схватки, вот казацкая конница для нее прорубила путь сквозь конницу воеводы, словно в лесу расчищая просеку, и раздалась на две стороны, пропуская «лапотных» в битву… При свете
— Добре, добре, — глядя на них, бормотал себе в бороду Разин.
Он подхлестнул коня и сам помчался за ними в гущу сражения.
Трава повсюду была окрашена кровью. Тела убитых разбросаны были везде и местами высились прямо-таки холмами. Отчаянно, визгливо и хрипло кричали подбитые кони, стонали люди.
Одинокие лошади проносились без всадников и мчались дальше от битвы, в открытое поле…
В дважды рассеченном саблею запорожце, лежавшем ничком, Разин признал и с затылка убитого Бобу…
— Эх, Боба! — воскликнул он горько и ринулся дальше вперед.
— Батька! Батька! Сюда! — узнав его, крикнул Наумов из гущи свалки.
Наумов ударил на кусты, где стояли теперь воеводские пушки. Он вылетел сбоку и сбил засаду московских стрельцов. Те побежали. Их преследовали казаки Наумова и рубились уже в кустарнике. Пушки остались открытыми. Пушкари только сами оборонялись пальбой от наседавшей «лапотной» пехоты.
Разин примчался сюда.
— Наумов! Наумов! — кричал он вдогонку. — Чертов сын, позабыл, за чем шел!
Боевая задача Наумова была ясной и краткой: сбить стрельцов и помочь пехоте взять пушки. Наумов увлекся погоней.
— Эй, че-ор-рт! Вороти-ись! — вопил Разин ему вдогонку.
Пушки хлестали огнем в лицо наступающих, словно метлой разметая ряды чувашей, черемис и мордовцев.
«Вот-вот побегут, все пропало!» — страшился Разин.
Но пехота с попом впереди грозно рвалась через павших людей на огонь и смерть…
«С дубьем ведь, с одним дубьем, родимые, лезут на пушки!» — в восторге следя за ними, восклицал про себя Разин.
Поп Василий упал в гуще свалки.
Степан сам подскакал к его пехоте.
— Бей пушкарей, бери пушки! — крикнул он. Стесненные со всех сторон наступающими воеводские пушкари на руках откатили назад свои пушки и пальнули еще раз в толпу. Пуля пробила ногу Степану и раздробила бедро коню. Конь поддал задом, упал и забился, давя под собой атамана.
Увидев его паденье, пехота смутилась и отступила, толпой окружила, заслоняя его от врага.
— Время, время теряете, дьяволы! Пушки хватайте! — выкрикнул Разин.
С перекошенным от боли и нетерпенья лицом он со злостью вырвал из стремени раненую ногу.
Неотлучный Терешка поймал для него потерявшую всадника лошадь. Несколько человек его подсадили в седло.
— Братцы! Держись! — прокатилось над полем битвы, и все по голосу услыхали, что жив атаман.
Но за эти минуты дворяне и московские стрельцы успели прикрыть пушки и начали отводить их теперь за овраг, на новый рубеж, на пригорок.
Степан, призывая своих людей за собою, пустился вперед, перескакивая через стонущих раненых и убитых недругов и друзей…