Степи нужен новый хозяин

Гвор Виктор

Продолжая самобичевание, Лабжинова выскочила к "приметному" дереву. Огляделась. Всё вроде в порядке. Лыжи, волокуша, Зяма с Бубликом, Сне… Где Снежок?!

Ни бегать, ни кричать Светка не стала. Просто кивнула Урру. В чтении следов равных неандертальцу не было. Это для неё вокруг был ровный "стальной" наст. А Юрик за считанные минуты восстановил картину произошедшего.

***

Лес в новом месте Снежку не нравился. Как может нравиться больной лес? Больные деревья, больная трава под снегом, а добычи и вовсе нет, наверное, уже умерла от той же неведомой болезни. Даже солнце умерло и не показывается над горизонтом. Одна

надежда, что мама Галя и её друзья уведут стаю туда, где есть жизнь. Где тепло, светло, есть добыча, а воздух пахнет жизнью. Не как здесь! Надо делать так, как говорят Друзья. Сказали ждать, значит ждать. Можно поспать пока. Больной лес — не повод не спать.

Сквозь сон пробился запах. Снежок поднял голову, принюхался… и удивился. По больному лесу шел человеческий детёныш. Совсем маленький, меньше Тарасика и Ваньки. Хотя и больше Остапа. Снежок много общался с детенышами Друзей и точно знал: когда лежит снег, детеныш не должен быть на улице один. Это можно Хоме, но Хома уже не детеныш. А остальных надо занести в дом. Или хотя бы в стойбище. Но Друзья сказали: ждать!

Снежок встал, еле слышно прошипел Бублику и Зяме команду оставаться на местах, и побежал к детенышу.

— Собачка, — сказала девочка, — я к маме хочу.

Снежок, как и все в легионе, плохо понимал человеческие слова (кроме мамы Галиных, конечно), но отлично разбирался в интонациях. Детеныш был напуган, слаб, замерз и очень устал. Он не дождется Друзей. Мелкого надо отнести в стойбище. До Рима далеко, но стойбище аборигенов совсем рядом. Странное, непонятное, дурно пахнущее, но стойбище. Да и детеныш наверняка оттуда. Привычным жестом забросив ребенка на загривок, Снежок ровным размашистым бегом двинулся в сторону Кельпы.

Сначала всё шло хорошо, но стойбище оказалось слишком большим. Куда здесь? Что-то подсказывало Снежку, что просто оставить детеныша на улице нельзя. Саблезуб даже сбавил ход, как вдруг почуял идущего человека. Скоректировав движение, вышел наперерез, немного притормозил, повернулся, чтобы человек увидел детеныша и забрал его. Вместо этого тот завопил, будто повстречал взбесившегося носорога, и бросился бежать. Снежок припустил следом: все в Степи знают саблезубов людей рю и никогда от них не бегают. А кто ещё может везти ребенка. Не дикарь же! Следом за человеком выскочил на большую площадь и тут уловил запах. Точно такой же запах шел и от детеныша. Запахи были слабые, но Снежку это не мешало. Хозяин запаха какое-то время был с детенышем, а позже метался по стойбищу, на редкость бестолково путая следы. Снежок усмехнулся и направился к дому, куда вошел хозяин запаха. И странный человек тоже.

Лег, давая ребенку слезть. Подтолкнул носом к двери. И скользнул вбок, к сугробам. Из-за не успевшей закрыться двери донеслось истеричное:

— Варенька!!!

Слово Снежок не понял. Ему это и не надо было. Детеныш доставлен куда надо. А Снежку пора назад. И большой белый зверь помчался обратно в лес. К Друзьям.

27 декабря 2019 года. Замятин

Петр Лабжинов встретил Артема на вокзале. На перрон не ходил, припарковал личный "Хендай" на площади, и, заметив Кузнецова, помахал рукой. Дождался, когда тот подойдет, пожал руку, неуверенно вглядываясь в лицо:

— Что-то с тобой не так.

— Постарел, — ответил Артем.

Если кого и не надо было специально готовить к новостям, то

Петра. Спецназ готов к неожиданностям по определению.

— Рассказывай, — Лабжинов сел за руль.

— Расскажу, за тем и приехал, — усмехнулся Артем. — Только ты не заводи пока. А то, чего доброго, столб найдешь. Предел выдержки у всех есть.

— Ты не стесняйся, — Петр выключил зажигание. — Светка специально предупредила, что ты не сошел с ума, а история хоть бредовая, но правда. Что у неё, кстати, с голосом? Простыла?

— Повзрослела, — вздохнул Артем. — Мы провалились на сорок тысяч лет назад. Всей группой. Прожили там девять с половиной лет. А позавчера вернулись обратно. Здесь и часа не прошло. Мне сейчас тридцать пять. Свете — двадцать шесть.

Петр резко обернулся, уперся взглядом в лицо Кузнецова.

— А ведь не врешь! — сказал, как выплюнул. — Ты изменился. Не только "постарел". Сила появилась. Раньше только зачатки были, а сейчас тебя лучше не задевать. Опасно. Потери?

— Нет потерь! — Артем только сейчас сообразил, что про Светку сказал, а Олега пропустил. — Все живые и здоровые, если не считать мелких царапин. Олегу двадцать три. Мы там неплохо устроились. Здесь проблем больше будет.

Петр завел машину:

— Поехали. По дороге расскажешь. Или дома. Светке двадцать шесть… Олежке двадцать три… Накрылась его мечта о спецназе…

— Накрылась? — Артем рассмеялся. — Грозный О-рю, величайший воин Степи, режущий пещерных медведей и саблезубых тигров, словно поросят, не годится в спецназ? Поверь, тройку твоих лучших бойцов он уделает за секунды. Хоть в рукопашке, хоть на холодняке. А может, и пятерку.

— Хорош свистеть! Мои отцовские чувства…

— Я серьезно. Если что и может помешать ему пойти в спецназ — это две жены и шестеро детей!

— И непонятная ныне биография, — уточнил Лабжинов, — секретность… — И резко ударил по тормозам. — Что ты сказал?! Про жен и детей?!

— У тебя восемь внуков, дед. Шесть у Олега от двух жен. И Светины погодки. Кстати, старший твой тезка. Света замужем за Батяней. Пятерым три с половиной года, Сереге два с половиной, Олежкиным младшим по полтора.

— А зовут как?

Артем перечислил.

— Хорошие имена, — кивнул майор и засыпал Артема вопросами. — А жены кто? И почему две? У всех так?

— Погоди, не так быстро. Две жены только у Малого. Так уж вышло. Внучки попаданцев из сорок первого года. Сестричек было четыре, так что ты теперь мне и Андрею родственник. Детей у всех не меньше двух. Кстати, мы приехали. Паркуйся, дома договорим.

Пока парковались, поднимались на этаж, готовили завтрак, Лабжинов совладал с чувствами и начал разговор только за чаем:

— Насколько я понимаю, текущие сложности у тебя уже пронумерованы, прошнурованы и скреплены печатью.

— Подозреваю, что не все, — кивнул Артем. — Но многие. Нас девятнадцать человек и двадцать восемь детей. Десятеро даже имеют документы, возраст в которых на десять лет моложе реального. Остальные беспаспортные. Четверо — внучки попаданцев из сорок первого. У них одна бабушка — кроманьонка. Можно считать полностью современными людьми. Ещё две девочки — кроманьонки. По нашей науке идентичны сапиенсам, если забыть, что они рыжие негритянки. А дальше беда. У Чумы жена неандерталка, у Эйнштейна — полукровка. Плюс парень-неандерталец. Ещё неандертальский ребёнок десяти лет и десять детей со смешанной кровью.