Степкино детство
Шрифт:
А дед ей с кровати:
— Что мы, Енгалычевы какие — в училищу. Ремеслу надо учить парня, а не письму. Из большого грамотея работник худой выйдет.
— Тише говори… Так куда же ты его надумал?
Степка спустил с лавки ноги и вытянул шею. «Да, куда надумал?»
А дед там, из темноты, все свое:
— В училищу! Сказала ведь такое! Теперь нам не до училища. Теперь все наше семейство на крепкой примете. Под меня караульщик Африкашка копает, ты и совсем меченая — в кутузке сидела. А думаешь, нашего-то не знают там? Знают. Вон Маринку за парнишку за ее который раз к приставу
Дед долго молчал. Уснул, что ли?
— Думаю, Васена, в бондаря его определить, — снова услышал Степка со своей лавки. — Заработки у них там малые, да зато дело простое: бочки-обручи. Враз обучится. Глядишь — и подмога в доме.
Еще что-то там дед бубнит, но Степка не дослушал. Он подобрал на лавку ноги и повернулся лицом к стене.
«Как же, пойду я в бондаря! — думал Степка. — „Бочки-обручи!“ Придумал тоже. Ни за что не пойду. Пусть что хотят. И в училище ихнее не пойду. Токарем буду. Как затонские. И желтый аршинчик в кармашке носить буду. А дед — на вот тебе — в бондаря!..»
Степка долго еще не мог успокоиться. Все ворочался на своей лавке и все думал. Вот погоди! Вырастет он и лучшим токарем на весь город выйдет, денег много начнет зарабатывать, деду полушубок из новых овчин справит, матери башмаки козловые с красными ушками и еще шаль кашемировую! Вот тогда они увидят, какой он! А себе — жилетку суконную с пуговицами по обеим сторонам и калоши кожаные.
«Завтра придет дед с дежурства, так ему и скажу: токарем буду — и больше никаких», — решил Степка.
С теми мыслями и уснул. А назавтра дед и сам первый заговорил о работе. Кончили ужинать, мать стала собирать со стола посуду. Дед закурил трубку, положил локти на стол и сказал сидящему против него Степке:
— Дела-то какие, слышал? Рыба с моря косяком пошла, только поспевай тару припасать. Теперь бондаря первые люди. Не они хозяевам кланяются, а их хозяева просят-молят: пожалуйста, поработайте. Теперь, брат, до бондаря шапкой не докинешь.
И, подождав, не отзовется ли Степка, добавил:
— Рядчика Черноярова нынче видел, Гаврикова отца. Ребят в бондарни набирает. Прямо с руками рвет. Хозяйские харчи и гривенник в день жалованья.
Степка крутанул головой и заерзал на лавке:
— Пусть с руками рвут, а я не хочу в бондаря.
Дед посмотрел на него, потом перевел глаза на Васену.
— Что? Успела уж про училищу набухвостить? Ты!
Васена завязывала на спине фартук, собиралась мыть посуду. Она повернулась к деду, да так и впилась в него глазами. Что-то хотела ответить, но ничего не ответила, схватила свои чашки — и к печке с ними.
Дед вздохнул, пересел к Степке на лавку и сказал совсем другим голосом:
— Вот что, Степушка, тебе о ремесле пора подумать. Ремесло, брат, великое дело. С ремеслом нигде не пропадешь. Она вон думает, — дед кивнул подбородком на Васену, гремевшую на шестке чашками, — она думает, я два века проживу. А мой век прошел. Восьмой десяток добиваю. Того и жди, курносая [21] со двора турнет. Так вот, Степаша, ты думаешь, я с Чернояровым
21
Курносая — смерть.
Степка поднял глаза на деда. Сидит сгорбившись. Старый. Смотрит на него вылинявшими синими глазами. Забытая трубка потухла в большой узловатой руке. Вот умрет он, и никогда, никогда уж его больше не будет… И жалко вдруг Степке стало деда — так и распирает жалость.
— Дедушка! — голос у Степки сорвался, в глазах дрогнули слезы. — Дедушка, я тебя прошу, я тебя очень прошу, не хочу в бондаря, я токарем хочу…
— Да какие у нас, ко псу, токаря? — заворчал дед. — Видел ты хоть одного?
— Видел! Сколько раз видел! На затоне они машины делают. И я хочу, как они..
Степка вдруг замолк.
С шестка попадали на пол чашки-ложки.
Дед поднялся с лавки.
— Вбил себе в башку: «токарем, токарем!» Пойдешь в бондаря — и весь сказ.
Глаза у Степки разом высохли.
— Сдохну — не пойду! — он вскочил с лавки, будто драться собрался с дедом. — Сам делай бочки-обручи!
Степка стоял против деда, глядел ему прямо в лицо и что-то еще хотел сказать, да слов не нашел.
— Вот тебе и все! — выпалил он на всю горницу. И, хлопнув дверью, выбежал в сени.
С этой минуты понял дед: кончено. Вышел из повиновения внук, не переупрямить его. Быть Степке токарем.
Глава XVI. Облупа
Из дому вышли рано. Этим утром Васена раньше всех в слободке поднялась. В других домах еще и ставни не отпирали, а у Засориных уже кипел на столе самовар.
Важный день нынче у них. Старый Засорин повел внука на Облупу в токаря определять.
Васена проводила их до угла. Там она остановилась, поправила на Степке рубаху, пригладила ему волосы. Хотела что-то сказать, но не сказала и, рывком надернув на лоб платок, повернулась к дому.
Дед со Степкой пошли дальше. Дед всю дорогу молчал, хмурился на Степку. Даже где она, Облупа, не сказал. И Степка не спрашивал: сердится — и не надо.
День выдался ветреный, сырой. Ветер крутил по земле опавший лист. От туч отрывались грязные клочья и низко проносились над землей.
Прошли порядком. В стороне остался вонючий салотопенный завод, где тюлений жир топят. Уже все знакомые улицы миновали. Начались незнакомые. Ну что это за улицы? Ни песку, ни деревьев, ни завалинок. На одной — какие-то шесты торчат, и на шестах позвякивают жестяные банки: должно быть, жестяники здесь работают. На другой — бычьи рога и кости валяются: верно, из них здесь что-нибудь делают. Степка тихонько, про себя, читал названия улиц на дощечках: Костомольная, Плешивая, Жаркая, Замазученная, Механическая. Где же она, Облупа? Неужели еще дальше?