Стерегущий
Шрифт:
Стоя на палубе, Лемешко поеживался от свежего ветра и поминутно протирал глаза от летевших прямо в лицо ледяных брызг. «Стерегущий» развивал ход, и временами казалось, что он несется прямо на огромные горы, внезапно возникавшие из моря.
«Да, глупо все получилось. Заниматься бы мне наукой, не думать ни о какой политике, и все было бы хорошо, — подумал Лемешко. — Не пришлось бы мне теперь мучиться страхом перед неведомым, перед ожиданием встречи с японской эскадрой, в битве с которой может погибнуть все».
Тоска становилась
— Что со мной? Неужели я трушу? — внезапно сорвался с его сухих губ отрывистый шепот. Но тут же он мысленно ответил себе: «Нет, не опасность близких боев гнетет меня, а их бессмысленность, ненужность народу… И все-таки это подлое чувство. Оно отделяет меня от них, от матросов, единственных здесь друзей моих… Я должен быть с ними, с народом, иначе мне грош цена».
Он отошел от борта и спустился в машинное отделение. После свежего морского воздуха здесь казалось невыносимо душно. Стояли какие-то кислые, едкие запахи; внизу вдоль железных стенок и в полутемных углах прятались густые враждебные тени.
У котлов работали Хасанов и Пономарев. В этом, втором, кочегаре Лемешко чувствовал «своего» и кое о чем уже разговаривал с ним. Пономарев тоже любил «занимательные беседы с образованным человеком», но говорил точно нехотя, тщательно обдумывая каждое слово. Скупости разговора соответствовала и внешность Пономарева. Его походка и движения были неторопливы, почти медлительны, ничем не обнаруживая скрытого в нем кипучего темперамента. В невысокой, крепко скроенной фигуре и во всем облике кочегара чувствовалась, однако, подтянутость и собранность, всегда отличающая людей, привыкших смотреть прямо в глаза правде и опасности.
Присев на кучу угля около бункера, Лемешко приглядывался к работе кочегаров, рассеянно слушая, что они говорили. Пономарев и Хасанов поспешно подбрасывали в топки уголь. Вспышки пламени играли на их чумазых лицах, накладывая неровные тени.
— Совсем негры мы с тобой стали, ровно в Сенегамбии, — подтолкнул Хасанова локтем Пономарев.
— А негр разве не человек? — вопросом ответил Хасанов.
— Опять двадцать пять. Конечно, он человек рабочий, раз собственными руками пропитание на себя и семью добывает. А нам, кочегарам, с черной рожей за бачки садиться нельзя: квартирмейстер отгонит. А где здесь в котельной помыться, когда испить и того нету. Ух, и жарко же! Душа без водицы истомилась.
— У негров в Сенегамбии воды совсем нет. Сам видел, когда плыл на «Боярине».
— Что говорить! Народ долготерпеливый, как мы, русские. Эх, и тряхнет он когда-нибудь своими хозяевами в пробковых шлемах. Ей-ей, правда!
— Смотри, как бы раньше тебя не тряхнули, — произнес Хасанов, опасливо поглядев за спину. Потом наставительно сказал: — Ты, брат, правду про себя побереги. Правда сама себя покажет, когда придет время. А загодя лезть на рожон тоже без толку… Можешь вот у дружка спросить. Человек письменный.
— Письменность
Он замолчал и выжидательно посмотрел на Лемешко воспаленными от работы у топки глазами, точно требуя от него решительного и быстрого ответа.
Тот тихо, но твердо сказал:
— Самая крепкая правда та, Александр Васильевич, от которой народу жить лучше.
— Народу?.. То исть, значит, рабочему и крестьянину?.. Согласен на это. Выходит, что мысли одни у нас.
Хасанов, шуруя у топки, громко пробормотал:
— Не мысли, а справедливый порядок должен быть в жизни — и в городе и в деревне. Мужик-то наш живет с землей, как с женой венчанной, а для барина земля — гулящая девка: хочет — продал, хочет — арендателю сдал, лишь бы удовольствие себе получить. То же и с купцом, и с чиновником, и с заводчиком: народу от них одна нищета да обида. Неправильно господа живут.
Есть у меня про них такие слова, как молотки. Лучше бы их господам и не слушать. Мешку золотому служат, а не народу.
— Ага, и тебя, псковской, проняло. То-то! — лукаво усмехнулся Пономарев, блеснув крепкими, белыми зубами. И, наклонившись к Лемешко, негромко спросил: — Говорят, книжки есть запрещенные: простой народ уму-разуму учат. Читал их, поди?
— Читал, — ответил Лемешко, ответно улыбнувшись.
— Расскажешь, про что там написано?
— Поговорим при случае, если придется.
Пономарев поднял лежавшую около кучи угля тяжелую кочергу и, открыв поддувало, приготовился выгребать шлак, заслышав шаги машинного квартирмейстера Аксионенко.
— Хорошие люди на любом месте себя хорошо покажут, — проговорил он громко и весело, и от его слов, а еще больше того от бодрого тона, в котором звучали решимость и дружелюбие, недавняя тоска Лемешко рассеялась, как от солнца и ветра туман.
Глава 11
НАВСТРЕЧУ ВРАГУ
Около девяти часов вечера «Стерегущий» на траверсе острова Кеп заметил неподвижно стоявший большой японский корабль, освещавший боевым фонарем вход в Дальнинскую бухту.
— Пожалуйте, приехали, — прошептал про себя Сергеев. И громко добавил, обращаясь к находившимся с ним на мостике офицерам: — Не обойдется без боя. Положение таково, что инициативу атаки выгоднее взять на себя… Распорядитесь приготовить рулевые закладки, — обратился он к Головизнину. — Если японцы станут удобно, ударьте минами по поверхности. А вы, Владимир Спиридонович, подготовьте машины на самый полный в любую секунду. Мы с вами, мичман, командуем здесь. В случае боя драться до последнего человека… Прошу по местам, господа офицеры.