Стертая
Шрифт:
Мы бежим вместе, Бен и я. Остальные изрядно отстали. Бежим быстро, так что мне, хотя я и промокла, не холодно. Но и приятного мало.
— Паршивая погодка.
— Ага. Типичная для октября.
Типичная? Откуда ж мне знать. Для меня это первый октябрь, который я помню.
Утром, перед началом забега, Фергюсон не стал запускать мальчиков перед девочками, а разбил нас на пары в зависимости от последних результатов и определил минутный промежуток. Первыми стартовали мы с Беном и, зная, что остальные попытаются нас догнать,
Вырываемся из леса и бежим вверх по склону холма. Дождь здесь хлещет жестче, под ногами расползается кашица из глины и листьев. Тропинка врезалась в холм, и по ней стекает вниз дождевая вода. Скорость у нас уже не та.
— Отлично, да? — отдувается Бен, весь мокрый и заляпанный с головы до ног грязью.
— Чудесно, — усмехаюсь я и смеюсь. А ведь и правда чудесно: преодолевая себя, вбегать в зону, где чувствуешь себя живым. Я ощущаю каждую каплю, которая падает мне на голову, как будто могу проследить ее путь до неба или замедлить глазами и наблюдать ее падение. Все чувства работают на пределе. Если прибавить еще, то можно забыть и Тори, и Феб. И не дающую тебе покоя Люси. Она всегда там: стоит только закрыть глаза — протягивает руки, молит о помощи.
— Постоим секундочку, — говорит Бен, когда мы добираемся до вершины холма. Укрываемся под огромным дубом. Бен опускается на корточки, перевязывает шнурки, выпрямляется и прислоняется к дереву.
Отсюда, с вершины, нам видна вся долина; над головой проносится темное небо. Преследователи еще не появились.
— Держу пари, ребята повернули назад. — Бен смеется. — Слабаки!
— Может, и нам стоит?
— Нет. Все равно мы уже на середине, какой тут смысл?
— Тогда пошли. — Мне не терпится продолжить, вложить в забег все силы.
— Что-то случилось?
Пожимаю плечами.
— Скажи мне.
Я смотрю в его мягкие карие глаза. Я верю ему, действительно верю, но имею ли право открываться?
Меня бьет дрожь, и теперь уже Бен обнимает меня за плечи.
— Давай продолжим, — говорю я.
— Сначала поговорим.
Придавленная его взглядом к дереву, я чувствую себя хуже, чем в кабинете доктора Лизан-дер. Дыхание и пульс постепенно замедляются, и меня начинает трясти, но не от холода. Я прижимаюсь лицом к его груди.
— Может, я сумею помочь.
Причин молчать сколько угодно. Обещание, данное Маку. Понимание опасности некоторых вещей для Бена. Может ли он сам держать язык за зубами? Я не знаю, и как я могу это знать, если не уверена в себе самой.
Бен отстраняется, садится под проливным дождем на камень и тянет меня к себе.
— Мы никуда не пойдем, пока ты не скажешь, что случилось.
Я вздыхаю, устраиваюсь поудобнее у него на коленях и закрываю глаза. Так бы и осталась здесь. Он обнимает меня крепче, подставляет ладонь под мой подбородок, заставляет поднять лицо. Я открываю глаза, и Бен наклоняется... Я уже не бегу, но сердце трепещет
Тори, Феб и Люси... Как много призраков между нами. Но по крайней мере одного я могу изгнать правдой. Отстраняюсь... подбираю слова.
— Ты никогда не интересовался, почему тебя зачистили?
— Ты опять о том же? — Он пожимает плечами. — Иногда. Интересовался, а как же. Но ведь узнать, кем мы были, невозможно, а значит. ..
— А вот я знаю.
Пауза. Тишина. Только шумит дождь. В глазах Бена сомнение.
— Что ты имеешь в виду? — спрашивает наконец он, старательно удерживая нейтральное выражение.
Я сглатываю. Какой смысл притворяться, что ее нет? Она ведь все равно не исчезнет.
— Мое имя—Люси Коннор. Мне было десять лет, когда я пропала без вести. У меня был серый котенок, и кто-то сломал мне пальцы. А еще кто-то скучает по мне. — Каждое предложение я произношу шепотом, и после каждого меня бросает в дрожь. Что-то трясется внутри, дергается, пытается разбиться. Но я лишь плачу. Припадаю к груди Бена, и он обнимает меня, гладит по голове. Дождь не ослабевает, ветер набирает силу. Буря, повсюду буря.
— Откуда ты это знаешь? — спрашивает наконец Бен.
Я жду, а когда слезы останавливаются, рассказываю о незаконном компьютере, веб-сайтах, посвященных пропавшим без вести, и Люси Коннор. И Бен начинает верить.
— Не понимаю. Пропавшие без вести?
— Таких людей очень много. Их не арестовывают и не судят; они просто пропадают. Может быть, мы даже не преступники.
Бен качает головой.
— Такого не может быть. Это незаконно. Разве правительство станет нарушать собственные законы?
— Может быть, мы не сделали ничего плохого, а правительству просто не понравилось что-то, что мы сказали или сделали. Хочешь выяснить? Узнать, не значишься ли и ты среди пропавших без вести?
На лице Бена отражается сложная игра чувств. Он начинает говорить, но я поднимаю руку.
— Подожди.
Я поворачиваю голову, прислушиваюсь. Из-за дождя и ветра слышно плохо, но не шаги ли...
На вершине холма появляется один из бегунов. Увидев нас, он ухмыляется и бежит дальше.
Бен разжимает объятия, и я тут же вскакиваю.
— Зачем ты так?
— Он бы все равно нас увидел. Уж пусть лучше думает, что мы тут обжимались, а не вели опасные разговоры.
Обжимались. Так вот чем мы занимались. Или это было только для прикрытия? Лицо горит. Я поворачиваюсь — не бежит ли кто еще?
— Пошли, — говорит Бен и, не дожидаясь ответа, срывается с места.
Ладно. Я мчусь за ним, но догнать не могу. Шаги Бена длиннее моих, и вскоре он исчезает впереди, уносится, словно что-то, встречаться с чем лицом к лицу ему не хочется, преследует его.