Стертая
Шрифт:
Ловлю себя на том, что улыбаюсь ей и ощущаю странную уверенность. «Осторожно, опасность», — шепчет внутренний голос.
— Сегодня ты рада меня видеть.
— Да. — Я сажусь напротив ее стола.
Лицо доктора Лизандер смягчается.
— Приятно слышать, но почему?
Пожимаю плечами.
— Вы — всегда вы. Одна и та же.
Она вскидывает бровь.
— Даже не знаю, как воспринимать твое замечание. Хотя, конечно, оно в высшей степени точное. — Доктор бросает взгляд на компьютер, касается экрана. — Итак, если сегодня ты ощущаешь комфорт
Спрятаться некуда. «Скажи правду, но не всю, а только малую часть», — шепчет голос. Я моргаю.
— Боялась ехать сегодня в больницу.
— Чего именно боялась?
— Всех этих проверок. В прошлый раз нас останавливали на дорогах, а сегодня обыскивали машины.
Она склоняет голову чуточку набок, словно прислушивается к своим мыслям.
— Страх — вещь разумная и обоснованная. Ты же знаешь, кто такие террористы? Прошла информация о подготовке атаки на больницу, поэтому охрана была усилена.
Я смотрю на нее большими глазами.
— И вы не боитесь?
Доктор пожимает плечами.
— Нет. Я пережила слишком много тревог, чтобы чего-то бояться. — Она откидывается на спинку стула. — Но мне любопытно, почему это так беспокоит тебя.
Террористы, бомбы, взрывы, крики и...
— Расскажи мне, Кайла...
— Возле нашей школы есть мемориал. Шесть лет назад террористы напали на автобус со школьниками. Большинство их погибло.
— Да, да, понятно. Ты стала понимать причинно-следственную связь: террористы — смерть.
— Но как они могли? Убивать детей... Они же ничего не сделали.
— Неудачное стечение обстоятельств. — Доктор пожимает плечами.
— Они же были детьми! Настоящими, живыми людьми!
— Разумеется. — Ее брови прыгают вверх. — Настоящие, живые люди страдают каждый день, и это причиняет боль их близким.
— Вы как будто отделяете себя от них, — говорю я медленно.
Удивление в ее глазах не притворное, а настоящее.
— Очень хорошо, Кайла. И ты права, я отделяю себя от них.
— Почему?
Она пожимает плечами.
— Отчасти потому, что я — врач. Я не могу облегчить боль каждому и вынуждена думать о тех, кому в состоянии помочь.
Отчасти. Говорит не все. Но я не настолько тупа, чтобы пытаться содрать коросту на ее ранах, — это ее работа — ковыряться в моих.
Она снова смотрит на экран.
— Вижу, и в школе, и в Группе у тебя все хорошо; ты обзавелась друзьями. У тебя больше не было отключек. Это очень хорошо. Как с кошмарами? — Сверлит меня взглядом.
«Попала в каменную башню и бьюсь о стены...»
— Так что?
И тут я переключаюсь. Сама не знаю почему. Рассказываю ей свой сон с нападением на автобус. Описываю крики, кровь на окнах, запах горящего топлива и плоти. Она слушает и в какой-то момент вздрагивает от отвращения. Значит, и у нее не все под контролем.
Доктор поднимает руку, и я останавливаюсь.
— У тебя слишком живое воображение. Но теперь
Безопасное, окруженное стенами, замкнутое. Она в такой же ловушке, как и я в своем сне.
— А вы когда-нибудь выходите? — спрашиваю я.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы берете тайм-аут? Ездите за город? Гуляете в лесу? В таком роде...
— Ты сегодня полна сюрпризов! Столько вопросов. Да, выхожу. Беру выходной через каждые несколько недель — вот как раз завтра будет, — но я не гуляю по лесу. У меня есть конь, Хитклифф, ия... — Она вдруг умолкает и качает головой. — Как это ты меня разговорила! Даже не знаю. — Доктор Лизандер усмехается про себя. — Из тебя получился бы хороший врач. А теперь слушай меня. Перестань тревожиться из-за террористов. Пусть ими занимаются лор-деры — это их работа. Тебе же нужно сосредоточиться на чем-то одном, на одной цели, одной любви. Есть такое?
— Искусство, — отвечаю я. На самом деле так оно и есть. Других претендентов на первое место просто не имеется.
Она улыбается.
— Я знала, что ты так скажешь. Видишь, кое в чем и ты тоже предсказуема. Сосредоточься на рисовании, живописи. Пусть это станет смыслом твоего бытия, и тогда остальное будет не столь важно.
— Как ваша лошадь?
— Совершенно верно, — отвечает она без заминки. «А разве не пациенты?» — думаю я, выходя из кабинета.
Едем домой. Мама то ли позабыла о своем обещании рассказать, что ее беспокоит, то ли просто решила не откровенничать. Так или иначе, она молчит, а я не спрашиваю.
Мысли заняты тем, что сказала и что не сказала доктор Лизандер. В нашем разговоре не прозвучало имен ни миссис Али, ни Феб, а ведь она не из тех, кто обходит трудные темы. Значит, ей об этом ничего не известно. Возможно, миссис Али и не сочинила обо мне какой-нибудь гадости. И я вроде бы не сказала ничего такого, чего не следовало говорить, из-за чего у кого-то могли бы возникнуть проблемы. Может быть, я все-таки умею хранить секреты.
— Помоги мне.
Люси протягивает руки. Правая в порядке — пять белых пальцев, ногти. Пальцы мои, только меньше. Левая в крови, пальцы вывернуты.
Я отступаю.
Зеленые глаза, мои глаза, сияют, а потом на ресницах повисают полные, крупные слезинки.
— Пожалуйста. Помоги мне...
— Проснись, Кайла.
Вздрагиваю и открываю глаза. Растерянно оглядываюсь. Мама снимает ремень безопасности. Машина стоит. Мы дома.
ГЛАВА 30
Холодно. Дождь, о котором всю прошлую неделю твердил прогноз погоды, наконец пришел. Ровный, непрекращающийся, он уже просачивается через лесной полог большими, набухшими каплями.