Стерва на десерт
Шрифт:
Не буду утруждать вас рассказами о застолье, все и без того знают, как гуляют у нас на Руси. Тост за именинницу, потом «между первой и второй перерывчик не большой», дальше стоя за прекрасных дам, потом «чтобы елось и пилось» (будто без тоста им не пьется и не есться), и так до бесконечности, вернее, до конечности, то есть до опорожнения последней бутылки.
… Было почти 12, когда в дверь постучали.
— Хто тама? — спросил у дверной ручки программист Сереженька.
— Это я почтальон Печкин… — захихикал Кузин и уронил
— Это милиционер Геркулесов, — раздалось из-за двери. — Принес известия про вашего … кхм… мальчика.
— Коленька! — радостно запищала Маруся, рванувшись к двери.
Через секунду Геркулесов уже стоял в нашей комнате и робко извинялся.
— Простите, ради бога, я не знал, что у вас застолье.
— Да ладно, не берите в голову, лучше присоединяйтесь к нам, — заискрила Маруся и, вцепившись в его локоть, начала тянуть к столу.
— Нет, я пойду…
— Нет уж, садитесь. — Маруся все настойчивее пихала парня в гущу веселящихся.
— Да не удобно…
— Неудобно на потолке спать — одеяло падает, — ляпнула я. — Так что лучше сядьте, от нее все равно не возможно отделаться.
Геркулесов, еще помявшись для виду, сел. Маруся примостилась рядышком.
— Чего празднуем? — поинтересовался он, подозрительно принюхиваясь к джину, который благодаря заботливым рукам Маруси, оказался вместе со стаканом в его руке.
— У Лели День рождения, — сообщила Маринка.
— У вас? — он оторвался от созерцания янтарной жидкости и удивленно уставился на меня.
— И чего тут странного? — насупилась я. — Даже если вы считаете, что меня нашли в капусте, это еще не говорит о том, что у меня не может быть…
— Нет, вы не правильно поняли… Просто, — он робко улыбнулся, — у меня тоже сегодня День рождения.
— Вот это да! — шумно выдохнул Зорин и полез через стол обниматься.
Все остальные тоже повскакивали с мест, обступили именинника, загалдели. Геркулесов еще больше стушевался: покраснел, опустил очи, залепетал «спасибо, спасибо». Добила его Маруся — с воплем «Дорогой вы наш!» она, растолкав всех, бросилась к нему на грудь, прижалась нарумяненной щекой к его кожаной куртке, а, належавшись, подпрыгнула и запечатлела на пунцовой щеке Геркулесова смачный поцелуй. После такого поздравления именинник впал в ступор, из которого его смог вывести только джин.
— Какая гадость! — прохрипел он, когда неразбавленная тоником жидкость обожгла ему горло. — Как вы это пьете?
— Нормально, — заверил Зорин, хлопнув залпом полстакана. — Мы уже в той стадии, когда градусы не чувствуются, как и горечь, и противный вкус. Приходили бы раньше.
— К-хе, спасибо. Но, боюсь, я бы после такой дозы уже спал вон под тем розаном. — Геркулесов еще немного помолчал, потом встал, одернул куртку, снял с головы на сей раз кожаную бейсболку и, обращаясь ко мне, буркнул. — Поздравляю.
— Спасибо, вас так же.
— И
Все заулюлюкали. Я глупо хихикнула. Геркулесов, вконец растерявшись, чмокнул еще раз.
Тут уж все дружно заржали, а мы с Геркулесовым присоединились. Этот хохот и разрядил обстановку. По этому последующая беседа велась уже непринужденно.
— Какие новости, Николай Николаич? — стараясь выглядеть серьезно и по возможности трезво, спросил Кузин.
— Вы о чем? А, о Бодяго! — Геркулесов помрачнел. — Собственно об этом я и пришел сказать гражданке Володарской.
— Леле, — поправил его Зорин.
— Нет, пусть будет гражданка, — одернул друга Лева Блохин, а потом для профилактики очередной бестактности еще и в бок ткнул. — Их объединяет общее дело, а не фигли-мигли… — Что подразумевал Лева под этими «фиглями», никто не понял, но больше на панибратстве ни один не настаивал.
— И что вы хотели мне рассказать?
— Что Бодяго уже предъявили обвинение.
— Значит, нож, который вы нашли, и есть орудие убийства! — ахнула я.
Геркулесов укоризненно на меня посмотрел, как бы говоря «Эх ты, а я тебе, трепушке, еще секреты доверял!». Мне сразу стало совестно, но ощутить всю глубину этого стыда мне не дали коллеги, они зашумели, загалдели, обсуждая услышанное, чем очень меня отвлекли от самобичевания.
— Так ты знала, что Коленька нож нашел, и ничего нам не сказала? — возмутилась Маруся, когда первая волна удивления спала.
— Знала. И не сказала! — Я с надеждой посмотрела на Геркулесова, авось это меня реабилитирует. Но его лицо было непроницаемо. Поэтому я снова сникла.
— И что еще ты скрыла от своих лучших друзей? — продолжала бушевать Маруся, но неожиданно была прервана Саниным:
— Он сознался?
— Или отпирается? — добавил Манин.
— Отпирается. Только теперь его признание нам не нужно. Улик достаточно.
— Вы сказали улик? Во множественном числе, я правильно поняла? — встрепенулась я.
— Именно во множественном. Дело в том, что я провел очную ставку. Свел его и вахтершу, что дежурила в тот день, когда было совершено второе убийство. И она вспомнила, что он выходил из проходной около 7.
— А Вася что на это отвечает?
— У него одна песня. «Я плохой» называется, — махнул рукой Геркулесов.
— Так все палец сосет? — поинтересовалась я.
— Сосет, иногда еще и в носу ковыряет. Я даже опасаюсь, что если адвокат потребует провести обследование на вменяемость, врачи признают его того, ш-ши, — и он вновь, свиснув, покрутил у виска.
— А, может, он косит под психа? — встрепенулась Маринка. — Я что-то раньше не замечала, что он такой уж ненормальный.
— Да, точно! — вскочила Княжна. — Он придуривается!