Стерва на десерт
Шрифт:
— Позвоните, предупредите. — Настаивал Кузин, проявляя несвойственную решимость. Видно, страх перед директором был сильнее верности и жалости.
— У нас дети маленькие, мы не можем, — начала канючить Княжна.
Я хрюкнула — ничего себе маленькие, Ленкиной дочке 15, остальным не меньше 7.
— И мужья любимые, их надо ужином кормить, — подключилась Маринка, которая даже посуду за благоверным не мыла.
— И что вы предлагаете? — озлился Кузин. — Ослушаться директора, чтобы нас всех уволили?
— Оставить тех, у кого ни детей, ни мужа, — пряча глаза, промолвила Марья.
— Правильно! — встрепенулась
— А у нас что же, по-вашему, и личной жизни нет? — возмутилась Эмма Петровна.
— Есть? — Маруся придвинулась ближе, надеясь услышать нечто грандиозное о бурной личной жизни Эммы Петровны.
— Есть. У меня, например, мама сейчас живет, она больна, и мне надо за ней ухаживать.
— Ну… — вздохнул Кузин. — Это, конечно, причина уважительная. Мама, это мама. Кхм, — кашлянул он и воззрился на меня: типа, что ты, девонька, придумаешь, чтобы отлынить от исполнения своего долга.
— Иван Львович, — неуверенно начала я. — Мне бы сегодня Коляна поймать…
Договорить я не успела, так как, мой блуждающий от безысходности взгляд вдруг наткнулся на окно, и я смогла разглядеть, как за стеклом, по асфальтовой дорожке, ведущей к институту, вышагивают братья-электроники Санин и Манин. Шли они бодро, неся — один за одну ручку, другой за другую — преогромную сумку, на первый взгляд пустую. И ноша их так меня заинтересовала, что я потеряла и пыл, и аргументы для достойной отмазки, чем не преминул воспользоваться Кузин:
— Значит, Леля остается. Да, Леля?
— А? — я отвернулась от окна, так как Санин с Маниным уже скрылись за дверями НИИ. — Что я делаю?
— Остаешься, — повторил Иван Львович, умоляюще глядя на меня.
— Ладно, — пожалела начальника сердобольная Леля. — А кто со мной? Вдруг наша супер-ЭВМ сломается.
— Санин с Маниным, — радостно взвизгнул начальник. — Вместе и домой поедите.
— Уху, — задумчиво кивнула я. Потом отпустила Кузина восвояси, а сама уселась под розаном шевелить мозгами.
Спросите, что меня так озадачило? Отвечу — сумка. Уж очень большая, просто огромная, такая огромная, что в ней запросто мог бы поместиться человек, если бы он соблаговолил согнуть колени. А если его положить по частям, то… Стоп! Вот оно! Сумка для расчлененного трупа…
Пусть мне сто раз повторяют, что мне привиделось; пусть я лично облазила на карачках весь задний двор, не далее как с утра, и не нашла не единого следа, не единой капли; пусть кто-то считает, что нет трупа, нет и преступления… Пусть. Я все равно уверена, что вчера кого-то укокошили. А труп спрятали. А мою квартиру обшарили еще утром и стянули со стены мой стилет, которым в последствии и укокошили этого самого кого-то. А труп его спрятали. Тьфу-ты, кажется, повторяюсь… От волнения, наверное… Но на чем я остановилась? Ах, да, на трупе, который до поры спрятали, чтобы потом вынести (замечу, по частям, чтобы не привлекать внимания) с территории института. А там сделать с ним что угодно, спустить в канализацию, например. Или выкинуть на помойку. Спросите, зачем наводить тень на плетень? Оставлял же раньше этот неизвестный убийца трупы на месте преступления, и ничего. Правильно, но раньше у милиции не было подозреваемого, а теперь есть — Вася. И так от этого нашему душегубу хорошо, так хорошо и удобно, что раскрывать
Надо было подготовиться к вечеру.
Вечер
Шпионские игры и разбитый лоб
В 5 вечера, когда коридоры института опустели, я на цыпочках вышла из маш-зала. Крадущейся походкой проследовала до двери в свою комнату, тихо ее открыла. Вошла. Здесь уже я была в безопасности, по тому действия свои начала производить с изрядным шумом. Перво-наперво я помолилась электронному богу, чтобы он позволил машине поработать без поломок и без моего присмотра, потом достала из сумки сотовый телефон (не мой — мой давно отключен за неуплату — а подруги Ксюши, именно за ним я гоняла в обеденный перерыв) и газовый баллончик. Немного подумав, баллончик с газом сунула в карман, а во вторую руку взяла швабру. После, еще немного помолившись, на этот раз человеческому богу, в которого, к слову, не верю, я вышла из комнаты и слилась с темнотой коридора.
Ждать пришлось недолго. Уже минут через 10 я услышала, как открылась дверь, соединяющая лестничный пролет и коридор, потом шаги, шарканье тяжелого предмета о линолеум и, наконец, приглушенные голоса.
— Бери ее снизу, а то неудобно тащить.
— А я что делаю? — Сопение. — Тяжесть-то какая.
— Аха. А ведь выпотрошили ее.
— Уху. И внутренности ненужные выкинули, и пару верхних деталей, а, поди ж ты, тяжелая…
Я с ужасом слушала их диалог, не веря ушам своим. Это же надо с таким спокойствием говорить об убиенной ими женщине! И руки ее верхними деталями называть! Не люди, а монстры!
Тем временем Санин и Манин миновали меня, так и не заметив, что за ними кто-то наблюдает, и направились к дверям, ведущим на задний двор. Я опешила. Где ж они тогда ее прятали? Уж не у себя ли в комнате. И зачем они волокут ее во двор? Разделывать что ли? Или решили не валандаться, а просто на помойку выкинуть? Немного помявшись в нерешительности, я двинулась за ними. Риск быть замеченной, конечно, велик, но надо выяснить все до конца, а уж потом (я сжала трубку ледяными пальцами) звонить Геркулесову.
Дверь хлопнула. Выждав 5 секунд, я пронеслась по коридору и, крадучись, вышла на крыльцо. Санин с Маниным уже подтаскивали свою ношу к забору, огораживающему институт. Я притаилось за деревом, причем, спрятаться пришлось целиком, то есть вместе с головой, по этому видеть действия братьев-душегубов я не могла, могла я только слышать.
— Пролезет, как думаешь?
— Должна. Только тихо надо, а то вахтер может услышать.
— Аха. — Кряхтение и скрежет. — Да тихо ты! Не то застукают!
— А какая статья нам за это грозит?
— Откуда я знаю? Тащи давай.
— Никак, — послушался сдавленный голос Манина. — А если вахтер нас засечет, что будем делать?
— Что, что? Придется… — Тут Санин замолчал, что-то, видимо, изображая, а потом издал такой звук: — Фьють!
Я зажмурилась. Живо представив, как Манин проводит ладонью по горлу и свистит, смысл жеста понятен и дураку.
— А если Леля хватится?
— И что? Искать нас что ли пойдет?
— Она пойдет, не сомневайся, а мы тут вот… Что с ней будем делать?