Стежки-дорожки. Литературные нравы недалекого прошлого
Шрифт:
– Сколько ты проработал? – спросил меня Аркадий. – Ведь я же пришёл позже тебя.
– Двадцать семь лет, – сказал я.
– И не считаешь газету своим родным домом? – удивился Удальцов.
Я усмехнулся, вспомнив, как они терзали наш отдел, и ответил. – В газете не осталось ничего, что было бы мне дорого.
Я очень удивился, когда через несколько дней на остановке трамвая в Протопоповском переулке подошёл ко
– Почему вы всё-таки не пришли тогда ко мне? – спросил он.
– А для чего?
– Вместе бы придумали, как выйти из сложившейся ситуации.
– Думать надо было тому, кто знал, как она сложится, – сказал я. – А после драки, как известно, кулаками не машут.
– Вы просто обиделись, что вас не ввели в редколлегию, – констатировал Кривицкий.
– Напротив, я благодарен Аркадию, что он мне этого не предложил. Если у меня и были перед кем-то в газете обязательства, так только перед Золотусским, которому я обещал дождаться его возвращения. Но делать это становилось всё труднее. Вы освободили меня от этих обязательств. Теперь я могу заниматься своей газетой и преподавать.
– Вы не откажетесь пожать мне руку? – спросил Кривицкий.
– Конечно, не откажусь, – сказал я.
– Всех вам благ! – пожелал Кривицкий, крепко пожимая мне руку.
Я поблагодарил.
На этом я и закончу.
Хотя жизнь продолжается, и у меня нет никаких оснований быть ею недовольным.
Я люблю свою газету, радуюсь, что её хорошо знают в регионах России, огорчаюсь, что она меньше известна в столицах. Очень признателен за помощь её авторам – известным литературоведам, критикам, писателям и замечательным учителям. Я и не предполагал, когда взялся за редактирование «Литературы», что в России так много людей, способных не только мастерски преподавать литературу, но и чрезвычайно увлекательно делиться этим своим умением с коллегами [8] .
8
Увы, время изменило облик и – главное! – периодичность выхода моей газеты. Сперва, поменяв формат, она стала тридцатидвухполосной, но до 2005 года приходила к читателю четыре раза в месяц. Теперь, увеличившись
Я благодарен судьбе, что был знаком и дружил с Симоном Львовичем Соловейчиком, сыгравшим огромную роль в моей жизни. Этот удивительный человек настолько любил своё дело, что, когда однажды оно застопорилось, сказал нам: «Не вешайте носы! Мы будем продолжать выпускать наше издание даже из подвала, даже из подполья!» Он был гневливым и отходчивым, раздражительным и охотно прощающим обидчиков. Это был типичный интеллигент, которого запечатлела великая русская литература и которого, по счастью, нам удаётся иногда встретить в жизни.
О некоторых из них я попытался здесь рассказать. И не только о них.
Человеческое сообщество тем и интересно, что состоит из совершенно разных людей, по-разному осмысляющих жизнь, ставящих перед собой разные цели и идущих к ним разными путями.
Я никогда систематически не вёл дневников. Несколько раз принимался их вести, а потом бросал, ругая себя за безволие.
Писать по памяти – дело не слишком надёжное [9] , ведь человеческая память избирательна.
9
В чём я лишний раз убедился, напечатав обширныи фрагмент из этой рукописи в журнале Знамя (2004. № 9) и получив от друзей, прочитавших его, некоторые существенные уточнения событии.
И всё-таки хочется думать, что я не совсем зря занимался этим делом. Пока я писал, передо мной вставало прожитое, ко мне возвращалось пережитое, и я старался запечатлеть жизнь, какой её ощущал.
В такой авторской задаче нет, конечно, ничего оригинального: какой автор не печётся о том же?
Другой вопрос, что из этого выходит?
Мне хотелось, чтобы это была моя жизнь, не выпадающая из контекста отпущенного мне судьбой времени.
Май-июль 2003 года