Стезя смерти
Шрифт:
— Позвольте, я вам разъясню, — предложил он подчеркнуто дружелюбно. — Ведь вы знаете, майстер инквизитор, что мой брат овдовел рано, и должны понимать, что плоть слаба, а требования оной плоти весьма сильны, особенно, когда рядом такие ладненькие, хорошенькие горничные покойной жены, кухонная прислуга и прочие, прочие, прочие…
— Убирайся! — кошкой прошипела Маргарет; герцог продолжил, словно не слыша:
— Ведь вы сами видели, как Рената похожа на нашу Гретхен, верно? На том и зиждились ваши действия. К слову — сознайтесь, майстер инквизитор, вы ведь сами придушили несчастную, чтобы свалить на нее обвинение; ведь так?
— Кажется, Маргарет велела вам уйти, —
— Как! Вам не интересно дослушать о том, насколько тесные отношения были у вашей возлюбленной с ее внебрачной сестрой?.. Изумительная терпимость! А ведь лет тридцать назад за одно лишь это можно было пойти на костер, если я не ошибаюсь… Не тревожьтесь, майстер инквизитор, я уже получил то, что мне было нужно, и сейчас удалюсь. И — напоследок — еще одно: не сверкайте глазами, юноша, она не позволит вам причинить мне вред. Знаете, почему? Она девочка, но умная девочка и, что бы вам ни говорила, практичная. Если что-то со мною случится, ей не достанется ни единой травинки из моего имения, ни единой медной ложечки, ни одной монетки, и покровительства курфюрста, к слову, она также лишится, утратив при том титул и имение, сохраненные единственно лишь моими стараниями. А ей этого ужас как не хочется; верно, милая? — не оборачиваясь к племяннице, чуть повысил голос тот; Маргарет поджала губы. — До встречи, Гретхен.
— Убирайся, — не поднимая взгляда, повторила та.
Когда дверь закрылась за спиной фон Аусхазена — до противного аккуратно и спокойно — Курт развернулся, сжав кулак и сделав шаг к Маргарет; она стояла молча, тоже стиснув тонкие пальцы и глядя в пол.
— И что же он получил? — уточнил Курт; та вскинула голову.
— Не смей. — Маргарет говорила тихо, через силу. — Неужели ты не видишь — он осознал, что теперь я не одна, что теперь есть ты, и желает разбить нас! Неужели не понимаешь…
— Понимаю, — оборвал он. — Теперь я понимаю все. Ни к одному из твоих поклонников ты попросту не могла испытывать ничего, потому что весь род мужской для тебя одинаков — каждый для тебя никто, пустое место. И это в лучшем случае.
— Тебя так взволновало то, что он сказал о Ренате?
— Нет, — фыркнул он зло. — На это мне наплевать; не хватало еще убиваться ревностью к женщине, тем более — мертвой.
Маргарет помрачнела, отвернувшись:
— Ты не слишком обходителен.
— Как и ты, — отозвался Курт хмуро. — Значит, в этом все дело, Маргарет?
— Снова применяешь на мне свои навыки? — с внезапным ожесточением произнесла та. — Я знаю наперед все, что ты скажешь, мой милый. Ты скажешь мне, что у меня «однобокий взгляд на мир из-за переживания, состоявшегося в детстве», что я переношу «на всех черты одного человека»… Я не получала уроков психологии от наставников Конгрегации, но кое-что и я знаю. И не смей укорять меня или жалеть.
— Значит, я прав?
— В чем? В том, что женское общество предпочла мужскому? В том, что я не разделяю преклонения большего числа женщин перед «сильным полом»? Что не согласна с вашим господством в этом мире? Что в каждом из вас вижу противника? Скажешь, у меня на это нет оснований? «Женщина — лишь несовершенное животное»; «женщина скверна по своей природе»; «мир страдает из-за женской злобы»; «вид женщины красив, прикосновение противно»… Продолжить?
— Я продолжу сам, — возразил Курт. — Ты не завершила цитату. «Сношение с ней приносит смерть».
— Не для тебя. И, раз уж об этом речь — не мы в том виноваты. Отвечаем, как можем. Чего еще вы хотите ждать от женщины — покорности
— Этим тебя прельстил твой таинственный наставник? — уловив мгновенное затишье в потоке ее гневной речи, спросил Курт. — Конкуренцией наравне с мужчинами? Равным отношением без поблажек и снисходительности?
— Что тебя так встревожило? — чуть сбавив злость в голосе, отозвалась Маргарет. — Я тоже могу блеснуть своими познаниями в тайнах человеческой души и сказать, что все твои проповеди — это заурядный страх за собственную шкуру.
— А я этого и не отрицал. И сейчас хочу услышать одно: а я — тоже противник? Я тоже часть враждебного мира, который надо покорить или уничтожить?
Маргарет улыбнулась — натянуто, но все-таки искренне, приблизившись и взяв его за руку.
— Нет, — ответила она, внезапно утратив всю злость, ответила так просто, что Курт поверил — тотчас и без колебаний. — Ты единственный, первый и, убеждена, последний, кто не пробуждает во мне враждебных чувств.
— А если бы твой загадочный покровитель сказал, что я ненадежен — с каким чувством ты от меня избавилась бы?
— Злишься, — произнесла та почти с нежностью, заглянув ему в глаза. — Я понимаю тебя. Но пойми и ты — я хочу, чтобы ты действительно знал все, как ты сам и желал. Я хочу, чтобы у меня от тебя не было секретов; но мои тайны — не только мои, посему я должна была показать, что тебе можно доверять.
— Показать — кому? — уточнил Курт. — Кто этот человек? Чего он добивается — от тебя, от всех, от мира? Что происходит вокруг меня, вокруг тебя, что за тайные игры?
— Теперь я скажу все — на этот раз действительно все. Ты спросил, кто он… Я не знаю. Он никогда не отвечает на вопросы прямо.
— Это я заметил, — пробормотал Курт недовольно. — Как ты познакомилась с ним? Откуда о нем узнала?
— Он пришел ко мне однажды — сам; как он узнал обо мне, я не представляю. Просто как-то раз, когда я сидела в библиотеке, он очутился там же — не знаю, как, не спрашивай. Я лишь увидела вдруг какую-то фигуру в углу — недвижную, темную, с лицом, закрытым капюшоном… Когда он заговорил о том, кто я такая, о моих возможностях, о моей силе — я спросила, не Дьявол ли он. — Маргарет улыбнулась, пожав плечами. — Тогда я ничего иного не знала, ничего иного вообразить себе не могла — для меня было лишь то, о чем слышала, о чем нам говорят, лишь две силы в мире, Бог и Дьявол…