Стихи Веры Полозковой разных лет
Шрифт:
Крепко легкие пообжег, но не задел лица.
Терпкий пепел, дрянной божок, мышечная гнильца.
Мальчик – медленное теченье, пальцы узкие, бровь дугой.
Мир, что крошится как печенье, осыпается под ногой.
Южный, в венах вино и Терек, гонор, говор как белый стих.
Важный; только вот без истерик, забывали и не таких.
Маленький мальчик, бухло и прозак, знай, закусывай удила.
Вот бы всыпать хороших розог за такие его дела.
Что ему до
Принцы, если ты отморозок, успокаивать не спешат.
Маленький мальчик, могли бы спеться, эх, такая пошла бы жисть.
Было пресно, прислали специй, вот поди теперь отдышись.
Для тебя все давно не ново, а для прочих неуловим
Тот щелчок: не хотел дурного, а пришелся под сход лавин.
Маленький мальчик, жестокий квиддич, сдохнем раньше, чем отдохнем.
Бедный Гарри, теперь ты видишь, что такое играть с огнем.
Как уходит в смолу и сало тугоплавкий и злой металл.
Нет, я этого не писала.
Нет, ты этого не читал.
25-29 апреля 2007 года.
@@@
Чего они все хотят от тебя, присяжные с мониторами вместо лиц?
Чего-то такого экстренного и важного, эффектного самострела в режиме блиц.
Чего-то такого веского и хорошего, с доставкой на дом, с резной тесьмой.
А смысл жизни – так ты не трожь его, вот чаевые, ступай домой.
Вот и прикрикивают издатели да изводят редактора.
Но еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.
Страшно достает быть одной и той же собой, в этих заданностях тупых.
Быть одной из вскормленных на убой, бесконечных брейгелевских слепых.
Все идти и думать – когда, когда, у меня не осталось сил.
Мама, для чего ты меня сюда, ведь никто тебя не просил.
Разве только врать себе «все не зря», когда будешь совсем стара.
И еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.
Что за климат, Господи, не трави, как ни кутайся – неодет.
И у каждого третьего столько смерти в крови, что давно к ней иммунитет.
И у каждого пятого для тебя ледяной смешок, а у сотого – вовсе нож.
Приходи домой, натяни на башку мешок и сиди, пока не уснешь.
Перебои с цикутой на острие пера.
Нет, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.
Еще рано – еще так многое по плечу, не взяла кредитов, не родила детей.
Не наелась дерьма по самое не хочу, не устала любить людей.
Еще кто-то тебе готовит бухло и снедь, открывает дверь, отдувает прядь.
Поскулишь потом, когда будет за что краснеть, когда выслужишь, что терять.
Когда станет понятно, что безнадежно искать от добра добра.
Да, еще не пора, моя девочка.
Все еще не пора.
Остальные-то как-то
Это ты все бегаешь и кричишь – но, ребята, это же – это страшное наебалово и абсурд.
Правда, братцы, вам рассказали же, в вас же силища для прекрасных, больших вещей.
И надеешься доораться сквозь эти залежи, все эти хранилища подгнивающих овощей.
Это ты мала потому что, злость в тебе распирающая. Типа, все по-другому с нынешнего утра.
И поэтому тебе, девочка, не пора еще.
Вот поэтому тебе все еще не пора.
4-5 мая 2007 года.
@@@
Звонит ближе к полвторому, подобен грому.
Телефон нащупываешь сквозь дрему,
И снова он тебе про Ерему,
А ты ему про Фому.
Сидит где-то у друзей, в телевизор вперясь.
Хлещет дешевый херес.
Городит ересь.
И все твои бесы рвутся наружу через
Отверстия в трубке, строго по одному.
«Диски твои вчера на глаза попались.
Пылищи, наверно, с палец.
Там тот испанец
И сборники. Кстати, помнишь, мы просыпались,
И ты мне все время пела старинный блюз?
Такой – уа-па-па… Ну да, у меня нет слуха».
Вода, если плакать лежа, щекочет ухо.
И падает вниз, о ткань ударяясь глухо.
«Давай ты перезвонишь мне, когда просплюсь».
Бетонная жизнь становится сразу хрупкой,
Расходится рябью, трескается скорлупкой,
Когда полежишь, зажмурившись, с этой трубкой,
Послушаешь, как он дышит и как он врет –
Казалось бы, столько лет, а точны прицелы.
Скажите спасибо, что остаетесь целы.
А блюз этот был, наверно, старушки Эллы
За сорок дремучий год.
8 мая 2007 года.
@@@
Совпали частотами, Костя, бешеный резонанс; запели вчера – так слышно на полквартала. Похожи просто нюанс в нюанс, одно и то же на лбу у нас десница божия начертала.
Так вычисляют своих – на раз, без предисловий и прочих вводных. Слишком старые души сослали в нас, простых, тупых молодых животных.
Оба ночные, норные звери, обоим довольно зло, мех дыбом, глаза по блюдцу, ну - две шиншиллы. Обоим везло чуть реже, чем не везло, у обоих неблагодарное ремесло, симметричная дырка в черепе, в жопе шило.
Костя, как бы нас ни ломало тут по весне, ни стучало бы по башке на любом углу нам, с какой бы силой – счастье есть: вот я позвоню, ты откроешь мне и напоишь лучшим своим улуном. Или текилой.