Стихи. (В переводах разных авторов)
Шрифт:
Подростка мнительного неуклюжесть?
А взрослый в окружении врагов?
–
Куда бежать от взоров их брезгливых,
Кривых зеркал, холодных и глумливых?
Как не уверовать в конце концов,
Что это пугало — ты сам и есть
В своем убогом истинном обличье?
Как отличить увечье от величья,
Сквозь оргию ветров расслышать весть?
Согласен пережить все это снова
И снова окунуться с головой
В ту, полную лягушачьей икрой
Канаву,
И даже в ту, мутнейшую из всех,
Канаву расточенья и банкротства,
Где молится гордячке сумасбродство,
Бог весть каких ища себе утех.
Я мог бы до истоков проследить
Свои поступки, мысли, заблужденья;
Без криводушья и предубежденья
Изведать все, — чтоб все себе простить!
И жалкого раскаянья взамен
Такая радость в сердце поселится,
Что можно петь, плясать и веселиться;
Блаженна жизнь, — и мир благословен.
КРОВЬ И ЛУНА
Священна эта земля
И древний над ней дозор;
Бурлящей крови напор
Поставил башню стоймя
Над грудой ветхих лачуг -
Как средоточье и связь
Дремотных родов. Смеясь,
Я символ мощи воздвиг
Над вялым гулом молвы
И, ставя строфу на строфу,
Пою эпоху свою,
Гниющую с головы.
Был в Александрии маяк знаменитый, и был
Столп Вавилонский вахтенной книгой плывущих
по небу светил;
И Шелли башни свои — твердыни раздумий -
в мечтах возводил.
Я провозглашаю, что эта башня — мой дом,
Лестница предков — ступени, кружащие каторжным
колесом;
Голдсмит и Свифт, Беркли и Бёрк брали тот же
подъем.
Свифт, в исступленье пифийском проклявший сей мир,
Ибо сердцем истерзанным влекся он к тем, кто унижен
и сир;
Голдсмит, со вкусом цедивший ума эликсир,
И высокомысленный Бёрк, полагавший так,
Что государство есть древо, империя листьев
и птах,-
Чуждая мертвой цифири, копающей прах.
И благочестивейший Беркли, считавший сном
Этот скотский бессмысленный мир с его
расплодившимся злом:
Отврати от него свою мысль — и растает фантом.
Яростное негодованье и рабская кабала -
Шпоры творческой воли, движители ремесла,
Все, что не Бог, в этом пламени духа сгорает
дотла.
Свет от луны сияющим пятном
Лег на пол, накрест рамою расчерчен;
Века прошли, но он все так же млечен,
И крови жертв не различить на нем.
На этом самом месте, хмуря брови,
Стоял палач, творящий
Злодей наемный и тупой солдат
Орудовали. Но ни капли крови
Не запятнало светлого луча.
Тяжелым смрадом дышат эти стены!
И мы стоим здесь, кротки и блаженны,
Блаженнейшей луне рукоплеща.
На пыльных стеклах — бабочек ночных
Узоры: сколько здесь на лунном фоне
Восторгов, замираний и агоний!
Шуршат в углах сухие крылья их.
Ужели нация подобна башне,
Гниющей с головы? В конце концов,
Что мудрость? Достоянье мертвецов,
Ненужное живым, как день вчерашний.
Живым лишь силы грешные нужны:
Все здесь творится грешными руками;
И беспорочен только лик луны,
Проглянувшей в разрыв меж облаками.
ВИЗАНТИЯ
Отхлынул пестрый сор и гомон дня,
Спит пьяная в казармах солдатня,
Вслед за соборным гулким гонгом стих
И шум гуляк ночных;
Горит луна, поднявшись выше стен,
Над всей тщетой
И яростью людской,
Над жаркой слизью человечьих вен.
Плывет передо мною чья-то тень,
Скорей подобье, чем простая тень,
Ведь может и мертвец распутать свой
Свивальник гробовой;
Ведь может и сухой, сгоревший рот
Прошелестеть в ответ,
Пройдя сквозь тьму и свет,-
Так в смерти жизнь и в жизни смерть живет.
И птица, золотое существо,
Скорее волшебство, чем существо,
Обычным птицам и цветам упрек,
Горласта, как плутонов петушок,
И яркой раздраженная луной,
На золотом суку
Кричит кукареку
Всей лихорадке и тщете земной.
В такую пору языки огня,
Родившись без кресала и кремня,
Горящие без хвороста и дров
Под яростью ветров,
Скользят по мрамору дворцовых плит:
Безумный хоровод,
Агония и взлет,
Огонь, что рукава не опалит.
Вскипает волн серебряный расплав;
Они плывут, дельфинов оседлав,
Чеканщики и златомастера -
За тенью тень! — и ныне, как вчера,
Творят мечты и образы плодят;
И над тщетой людской,
Над горечью морской
Удары гонга рвутся и гудят…
ВЫБОР
Путь человечий -
Между двух дорог.
Слепящий факел
Или жаркий смерч
Противоречий
Разрывает мрак.
Внезапный тот ожог
Для тела — смерть,
Раскаяньем
Его зовет душа.
Чем утешаться, если это так?