Стихи

Кибиров Тимур Юрьевич

9

«Ну что, читать?.. У Лукоморья дуб зеленый… Да, как в Шильково… златая… ну золотая, значит, вот такая, как у меня кольцо…» Остывший суп десертной ложкой тыча мимо губ, ногой босою под столом болтая, обедаешь, а я тебе читаю и раздражаюсь потихоньку. Хлюп — картошка в миску плюхается снова. Обсценное я сглатываю слово. «Ешь, а не то читать не буду, Саш! …на дубе том…» – «Наш Том?!» – «Не понимаю, что – наш?» –

Но тут является, зевая, легчайший на помине Томик наш.

10

Как описать? Глаза твои красивы. Белок почти что синий, а зрачок вишневый, что ли? Черный? Видит Бог, стараюсь я, но слишком прихотливы слова, и, песнопевец нерадивый, о видео мечтаю я, Сашок. Твоих волос густой и тонкий шелк рекламе уподоблю я кичливой «Проктэр энд Гэмбл» продукции. Атлас нежнейшей кожи подойдет как раз рекламе «Лореаль» и мыла «Фриско». Прыжки через канаву – «Адидас» использовать бы мог почти без риска. А ласковость и резвость – только «Вискас»!

11

Ты горько плачешь в роковом углу. Бездарно притворяясь, что читаю Гаспарова, я тихо изнываю, прервав твою счастливую игру с водой и рафинадом на полу. Секунд через пятнадцать, обнимая тебя, я безнадежно понимаю, как далеко мне, старому козлу, до Песталоцци… Ну и наплевать! Тебя еще успеют наказать. Охотников найдется выше крыши. Подумаешь, всего-то полкило. Ведь не со зла ж и явно не на зло. Прости меня. Прижмись ко мне поближе.

12

Пройдут года. Ты станешь вспоминать. И для тебя вот эта вот жилплощадь, и мебель дээспэшная, и лошадь пластмассовая, и моя тетрадь, в которой я пытаюсь описать все это, и промокшие галоши на батарее, и соседский Гоша, и Томик, норовящий подремать на свежих простынях – предстанут раем. И будет светел и недосягаем убогий, бестолковый этот быт, где с мамой мы собачимся, болтаем, рубли считаем, забываем стыд. А Мнемозина знай свое творит.

13

Уж полночь. Ты уснула. Я сижу на кухне, попивая чай остылый.

И так как мне бумаги не хватило, я на твоих каракулях пишу. И вот уже благодаря у-шу китаец совладал с нечистой силой по НТВ, а по второй – дебилы из фракции какой-то. Я тушу очередной окурок. Что там снится тебе, мой ангел? Хмурая столица ворочается за окном в ночи. И до сих пор неясно, что случится. Но протянулись через всю страницу фломастерного солнышка лучи.

14

«Что это – церковь?» – «Это, Саша, дом, где молятся». – «А что это – молиться?» Но тут тебя какая-то синица, по счастью,

отвлекает. Над прудом, над дядьками с пивком и шашлычком крест вновь открытой церкви золотится. И от ответа мне не открутиться. Хоть лучше бы оставить на потом беседу эту. «Видишь ли, вообще-то, есть, а верней, должно быть нечто, Саш, ну, скажем, трансцендентное… Об этом уже Платон… и Кьеркегор… и наш Шестов…» Озарены вечерним светом вода, и крест, и опустевший пляж.

15

Последние лет двадцать – двадцать пять так часто я мусолил фразу эту, так я привык, притиснув в танце Свету иль в лифте Валю, горячо шептать: «Люблю тебя!» – что стал подозревать, что в сих словах иного смысла нету. И все любови, канувшие в Лету, мой скепсис не могли поколебать. И каково же осознать мне было, что я… что ты… не знаю, как сказать. Перечеркнув лет двадцать – двадцать пять, Любовь, что движет солнце и светила, свой смысл мне хоть немножко приоткрыла, и начал я хоть что-то понимать.

16

Предвижу все. Набоковский фрейдист хихикает, ручонки потирает, почесывает пах и приступает к анализу. А концептуалист, чьи тексты чтит всяк сущий здесь славист, плечами сокрушенно пожимает. И палец указательный вращает у правого виска метафорист. Сальери в «Обозреньи книжном» лает, Моцарт зевок ладошкой прикрывает, на добычу стремится пародист, все громче хохот, шиканье и свист! Но жало мудрое упрямо возглашает, как стан твой пухл и взор твой как лучист!

17

Где прелести чистейшей образцы представлены на удивленье мира — Лаура, леди смуглая Шекспира, дочь химика, которую певцы, Прекрасной Дамы верные жрецы делили, и румяная Пленира — туда тебя отеческая лира перенесет. Да чтут тебя чтецы! А впрочем, нет, сокровище мое! Боюсь, что это вздорное бабье тебя дурному, доченька, научит. Не лучше ли волшебное питье с Алисой (Аней) выпить? У нее тебе, по крайней мере, не наскучит.

18

Промчались дни мои. Так мчится буйный Том за палкою, не дожидаясь крика «Апорт!», и в нетерпении великом летит назад с увесистым дрючком. И вновь через орешник напролом, и лес, и дол наполнив шумом диким — и топотом, и тявканьем, и рыком, не ведая конечно же о том, что вот сейчас докурит сигарету скучающий хозяин, и на этом закончится игра, и поводок защелкнется, а там, глядишь, и лето закончено, а там уже снежок… Такая вот метафора, дружок.