Стихи

Коллектив авторов

И началось. Экзамен длился пять жарких дней. Так накалился от солнца тягостного зал, что даже обморока случай произошел, и вид падучей сосед мой справа показал во избежание провала. И кончилось. Поцеловала счастливцев Альма Матер в лоб; убрал я книги, микроскоп, — и вспомнил вдруг о Виолете, и удивился я тогда: как бы таинственных столетий нас разделила череда.

56

И

я уже шатун свободный, душою легкой и голодной в другие улетал края, — в знакомый порт, и там в конторе вербует равнодушно море простых бродяг, таких, как я. Уже я прожил все богатства: портрет известного аббатства [9] всего в двух копиях упас. И в ночь последнюю — у нас был на газоне, посредине венецианского двора, обычный бал, и в серпантине мы проскользили до утра.

9

Изображение на английских банкнотах.

57

Двор окружает галерея. Во мраке синем розовея, горят гирлянды фонарей — Эола легкие качели. Вот музыканты загремели — пять черных яростных теней в румяной раковине света. Однако где же Виолета? Вдруг вижу: вот стоит она, вся фонарем озарена, меж двух колонн, как на подмостках. И что-то подошло к концу… Ей это платье в черных блестках, быть может, не было к лицу.

58

Прикосновеньем не волнуем, я к ней прильнул, и вот танцуем: она безмолвна и строга, лицом сверкает недвижимым, и поддается под нажимом ноги упругая нога. Послушны грохоту и стону ступают пары по газону, и серпантин со всех сторон. То плачет в голос саксофон, то молоточки и трещотки, то восклицание цимбал, то длинный шаг, то шаг короткий, — и ночь любуется на бал.

59

Живой душой не правит мода, но иногда моя свобода случайно с нею совпадет: мне мил фокстрот, простой и нежный… Иной мыслитель неизбежно симптомы века в нем найдет, — разврат под музыку бедлама; иная пишущая дама или копеечный пиит о прежних танцах возопит; но для меня, скажу открыто, особой прелести в том нет, что грубоватый и немытый маркиз танцует менуэт.

60

Оркестр умолк. Под колоннаду мы с ней прошли, и лимонаду она глотнула, лепеча. Потом мы сели на ступени. Смотрю: смешные наши тени плечом касаются плеча. "Я завтра еду, Виолета". И было выговорить это так просто… Бровь подняв, она мне улыбнулась, и ясна была улыбка: "После бала легко все поезда проспать". И

снова музыка стонала, и танцевали мы опять.

61

Прервись, прервись, мой бал прощальный! Пока роняет ветер бальный цветные ленты на газон и апельсиновые корки, — должно быть, где-нибудь в каморке старушка спит, и мирен сон. К ней пятна лунные прильнули; чернеет платьице на стуле, чернеет шляпка на крюке; будильник с искрой в куполке прилежно тикает; под шкапом мышь пошуршит и шуркнет прочь; и в тишине смиренным храпом исходит нищенская ночь.

62

Моя старушка в полдень ровно меня проводит. Я любовно ракету в раму завинтил, нажал на чемодан коленом, захлопнул. По углам, по стенам душой и взглядом побродил: да, взято все… Прощай, берлога! Стоит старушка у порога… Мотора громовая дрожь, — колеса тронулись… Ну что ж, еще один уехал… Свежий сюда вселится в октябре, — и разговоры будут те же, и тот же мусор на ковре…

63

И это все. Довольно, звуки, довольно, муза. До разлуки прошу я только вот о чем: летя, как ласточка, то ниже, то в вышине, найди, найди же простое слово в мире сем, всегда понять тебя готовом; и да не будет этим словом ни моль бичуема, ни ржа; [10] мгновеньем всяким дорожа, благослови его движенье, ему застыть не повели; почувствуй нежное вращенье чуть накренившейся земли.

10

Евангелист Матфей обозначил словами «моль» и «ржа» земное, преходящее.

1927

* OCR: Arkady Nakrokhin

* Примечания А. Жукова и Е. Шиховцева.

Смерть

Драма в двух действиях

Действие происходит в университетском городке Кембридже, весной 1806 г.

Действие первое

Комната. В кресле, у огня — Гонвил, магистр наук.

Гонвил

…И эту власть над разумом чужим сравню с моей наукою: отрадно заране знать, какую смесь получишь, когда в стекле над пламенем лазурным медлительно сливаются две соли, туманную окрашивая колбу. Отрадно знать, что сложная медуза, в шар костяной включенная, рождает сны гения, бессмертные молитвы, вселенную… Я вижу мозг его, как будто сам чернилами цветными нарисовал — и все же есть одна извилина… Давно я бьюсь над нею, — не выследить… И только вот теперь, теперь, — когда узнает он внезапно — А! в дверь стучат… Тяжелое кольцо бьет в медный гриб наружный: стук знакомый, стук беспокойный…