Стихи
Шрифт:
от Потылихи до Самотечной
все клялась она ложью твоей
и своей правотой суматошной...
Отчего же тогда проношу
как стекло твое имя? Спасаюсь?
Словно ногтем веду по ножу -
снова губ твоих горьких касаюсь. 1972
БАБЬЕ ЛЕТО
Деревья в пояс кланялись,
и золото кудрей
купала осень ранняя
в тепле прозрачных дней.
Еще не позабытое
ворвалось лето в лес,
с объятьями раскрытыми
синеющих
Качался в удивлении,
лаская, небосвод
в багрянцевом пленении
осенний хоровод. 1972
ПРИВЫЧКА-ОТМЫЧКА ДУШИ !
Привычка -- отмычка души!
Спаси убоявшихся холода.
Входи! На подмогу спеши
с парадного, с черного входа.
Покоя покорная тень,
смирения, робости, страха,
богиня инертности тел,
сестра двоюродная праха.
Входи, здесь заждались давно,
хозяйкой входи, а не гостьей.
Здесь сытно, уютно, тепло,
здесь все безусловно, как в ГОСТах.
Привычка! Не твой ли замес
повинен в бездарном мгновении,
когда зарожденье чудес
кончается обыкновением. 1972
ШУКШИН
Алеют твои калины,
белеют твои березы,
бьют голубые ливни
не по тебе ли слезы?
Волнуются в поле травы,
шумят у реки камыши,
весть прилетела с ветрами,
будто ушел Шукшин.
Ушел в алмазные россыпи
ранних утренних рос,
ушел в изумрудные озими
и в ярость весенних гроз.
Ушел... так уходит солнце,
и тусклый ложится туман,
и тени чернявые сонмом
конца предвещают обман.
Но можно ль в конец поверить?
В зените еще полет,
возможно ль огонь уверить,
что властен над пламенем лед?
И кадры сменяются кадрами,
и жизнь происходит вновь,
с экрана -- лавиной из кратера
страдания, боль, любовь!
И вновь пламенеют калины,
ты шепчешь признанья березе...
Звенят золотые былины
шукшинской поэзии в прозе. 1972
Теперь доспеет ли, вдыхая,
Тепло травы, земли, небес.
Или морщинясь, увядая,
ничьим покатит в жизни лет.
ОЛЮШКА
Ах, Олюшка! Всевышний щедрым был,
и восхвалений нудная работа
нужна ли, чтоб сказать,
что страсти нежный пыл
и красота даны тебе от бога?
И нужно ль повторять,
что заводь глаз твоих,
обманчивым спокойствием пленяя,
вдруг всколыхнется, и в единый миг
в них вспыхивает голубое пламя.
Известно это всем, тебе и мне,
но
и разум твой благоговейно нем
перед ее многоголосым хором.
Но ты иною не умеешь быть.
Такой, как есть, тебя благословляю,
твою науку и любить, и жить
я понимаю и не осуждаю.
Но помни друг, спаси и сохрани
своей души серебряные звуки,
чтобы слетали голубые сны
наградою за будни, быт и скуку. 1972
БЫЛ ЭТОТ ДОМ И ЩЕДР, И НЕ СПЕСИВ
Был этот дом и щедр, и не спесив,
в нем, как объятья, раскрывались двери,
и с нежностью друг друга возлюбив,
в нем обитали люди, птицы, звери.
Бывает в бескорыстии самом
вдруг трещиной намеченная корысть.
Бесплодно согревать таким теплом -
оно как льдина источает холод.
А этот дом -- большой приют тепла,
в нем не напрасно прописалось лето,
в нем хрупкая безжизненность стекла -
граница жизни с жизнью, цвета с цветом.
Здесь кактусы -- пришельцы из пустынь,
посланы той, не близлежащей флоры,
оконную переосмыслив стынь,
кокетничают с бледным снежным фоном.
Здесь чиж и кенарь -- баловни лесов,
полощут звуки хором и дуэтом,
но клетке этой не знаком засов
и, кажется, птенцам мила неволя эта.
Здесь пес, хоть не породист, но добряк
и нас встречал урчаньем, а не рыком,
здесь на стене приковывает взгляд
аквариум с вихрастой стаей рыбок,
здесь люди не цари, не главари,
а добрые гиганты этой свиты,
здесь все друг другу истинно свои,
самой природы самородный слиток.
Хоть вездесущий каждодневный быт
здесь, не стесняясь, обнажал приметы,
мне думалось -- какая радость быть
хоть раз вошедшим в дом прекрасный этот. 1972
ЗЕЛЕНОЙ ГУСЕНИЦЕЙ ПОЕЗД
Зеленой гусеницей поезд,
Вплетаясь в ветви колеи,
Вразгоне набирая скорость,
Блеснув глазком, исчез вдали.
И я исчезла, уносима
Под стук колес и буферов.
У жизни мало я просила,
Познав реальность грез и снов.
Мельканье милого пейзажа -
Стоги, холмы, деревни, лес.
С столетним жизни буду стажем,
Россию петь не надоест.
Ее равнины удалые,
Ее раздолье и простор,
И нивы вечно молодые,
И волн речных переговор.
Рассветы с мглистою,
росистой,
И полдень жаркого жнивья,