Стихи

Телиэль

[01.08.91]

ХАРАДСКАЯ ПАТРИОТИЧЕСКАЯ

Не пойду пасти корову, все одно она помрет, а примерю-ка корону я, харадский патриот. Рог обломан, камень выпал, нет, она мне не идет, вот пойду, здравура выпью я, харадский патриот. Ну и варят эльфы пойло, как проквашенный компот. За сгущенкой слезу в стойло я, харадский патриот. И еще лосося банку — по корове и навар, а ненужную жестянку брошу вниз — плыви в Умбар. Что там варят бабы наши, чтой-то силосом несет! Пополам с крапивой кашу ест харадский патриот Вот и кончились отгулы, нас на бой король зовет. Что мне эльфы, что назгулы — я — харадский патриот. Всех побью, мечом ли, палкой, за назгулами — вперед! Харад пал? Эх, братцы, жалко, я

ж — харадский патриот! Но кольцо у Саурона, Белым всем каюк придет, я не белый и не черный, я — харадский патриот! Через годик к нам придете, будет в Хараде опять патриот на патриоте патриотом погонять.

[13.08.91]

ТЕРПЕНИЕ

Часы стучат, как будто кто-то шепотом зовет меня из теплой темноты и убегает с легконогим топотом, вплетая в сон знакомые черты. Часы стучат — у них опять бессонница, какая тьма с завешенным окном! Несет меня невидимая конница, вдали остался мой уснувший дом. Ночная дрожь по телу ходит волнами, и облака стремительные мчат, как сны мои, тоски и веры полные, и все равно, сквозь все — часы стучат. Часы стучат — спираль времен закручена, И крут виток, и цели высоки, но вновь скрипит под веслами уключина, и по воде расходятся круги. Стих капель стук в размеренном скольжении, как в глазе урагана звук угас, и в глади волн застыло отражение смотрящих с высоты небесной глаз…

[13.08.91]

ТЫ СПИШЬ!

Четвертый час, глухая ночь, прервался стук — колеса стоп! Из сна во тьму, поспешно, прочь. Стоим. Что это? Конотоп… Мне сон приснился в этот час, или, обрушивая все, лавиной явь накрыла нас, и в ночь несет, несет, несет?.. А где-то спорят голоса, и сонный стон над головой, и поезд тронулся, скользя как вниз скорей, скорей, домой. И все стремительнее бег минут, несущих от меня мой вещий сон, мой дивный бред, и боль, и отблески огня. Я трезвым утром поперхнусь, не смея главное сказать, и до Москвы не улыбнусь, увидев горькие глаза и взгляд потухший, как зола, и отстраненный жест плеча. От предугаданного зла вода в ладонях горяча. Но я стерплю — опять до дна, но я пойму — тебе больней. И ляжет под ноги вина как длинный путь на много дней. И лишь в вокзальной суете, прощальной боли не стерпев, Скажу запретное тебе, догнав, решившись — и успев.

[14.08.91]

16

В шестнадцатилетних мужчинах ни капли сомнения нет… Скажите, какая причина взрослеть до назначенных лет? Не роли играть, не казаться, а быть — по делам и словам — мужчинами прямо в шестнадцать, в «шестнадцать мальчишеских» вам? Ни голод, ни войны, ни беды давно не тревожат ваш сон… Взрослели под пулями деды, а вам-то ну что за резон? Какие неясные муки рождают недетскую стать, вливаются силою в руки и в разум, годам не под стать? Исполненны страшною властью узлов все сплетенья рубить, К какому вы тянетесь счастью и как вы хотите любить? Холодная сила познанья, горячая сила в крови — но чье вас разбудит касанье, чей трепет живой удивит? В науке моей благочинной пока объяснения нет шестнадцатилетним мужчинам, в которых сомнения нет…

[15.08.91]

ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

За полчаса до смерти так ярок свет дневной, в военной круговерти и в тишине лесной. И на горячих бревнах мы сами — горячи, и бьют сквозь щели ровно палящие лучи. За полчаса, а может всего за пять минут, нас шум любой тревожит — враги уже идут. А зной сегодня что-то особенно тягуч, и тяжкая забота смотреть все время с круч. И хочется, поверьте, лечь и глаза закрыть. За пять минут до смерти так хочется пожить. Но нам не перестроить превратностей войны — на башне только трое, и мы обречены… Под кручею прохлада, река журчит звончей, но обреченным надо услышать звон мечей. В последний раз кому-то застывший воздух рвать — себе еще минуту хотим отвоевать! Но… выверен до сердца уже копья удар… За пять секунд до смерти как ярок Солнца шар!

[16.08.91]

«Не изменит меня ни ложь, ни

лесть…»

Не изменит меня ни ложь, ни лесть, ни огнем очищенья — боль. Я была и буду какая есть, и только самой собой. Не сломает ни просьба и ни приказ, унизительная нужда не затмит сиянья зеленых глаз, все таких же, как и всегда. Не унять биенья в моей крови, и нельзя меня научить быть довольной скольженьем дней, дольше мига счастливой быть. Колдовская сила Луны и снов до тех пор во мне не умрет, пока есть — основою всех основ на Земле моей женский род. Я задумана кем-то назло судьбе от шестнадцати до двадцати, и сама я всегда кажусь себе там, в начале всего пути. И безудержно рваться бегущим ввысь, и срываться в пропасть опять, пока в памяти предков не гаснет мысль, что умели люди летать. Крыльев тех никогда не сомнет земля, не накинет цепью года — я такая, какою создана я, и такою буду всегда.

[16.08.91]

«Не выразить — опять бессильны строки…»

Не выразить — опять бессильны строки, лечь вниз лицом и, глядя в темноту, искать, припоминая все уроки, средь груды рифм единственную ту. Не выразить — наверно, невозможно пересказать единство рук и слов, лишь пробуя на вкус, неосторожно, шершаво выцарапывать: «любовь». Не выразить — опять неуловимо, как музыка, как всплеск ночных огней, плывет меж строк и уплывает мимо неузнанное счастье прошлых дней. Не выразить — как сон, что раз приснится, и помнится кусками много лет, так в памяти колеса будут биться и по купе мелькать полоской свет. Не выразить — ах, творческие муки! Я лишь стараюсь вспомнить до конца глаза твои, и волосы, и руки — к созданью безразличного творца.

[16.08.91]

ДЕЗЕРТИР

Ты вновь впадаешь в забытье, но облегченья нет и там. Огнем вонючее питье течет по треснутым губам. И нету сил глаза открыть, и нету сил достать кинжал… Ты был пронзен желаньем жить, ты так спешил, ты так бежал… Тупой стрелою сбитый с ног теперь ты раб врагов твоих, и пыль неведомых дорог сокрыла цвет одежд твоих. Ты никого не предавал, ты просто очень не хотел за тот несчастный перевал принять полсотни вражьих стрел. ты просто-напросто решил, что нет надежды победить, что как не рви крученых жил, а всех врагов не перебить. И ты ушел в лесную тишь, но так изменчива судьба, и вот ты, загнанный, лежишь, стирая грязный пот со лба. А бич свистит уже и жжет, как сотня злых пчелиных жал… Ты руку сжал — легко войдет под ребра с выдохом кинжал. Ты упадешь, еще не встав, лицом к закатным небесам, и примешь Дар свой, прошептав: «Я выбрал сам, я выбрал сам!».

[17.08.91]

ЭАРЕНДИЛ

Дожить — до выстрела в упор? дожить — до страшного суда? Прекрасный, вечный Валинор, несет волна меня — куда? Дожить — до свиста черных стрел? Дожить — до ярости огня? Никто из смертных не смотрел за грани мира до меня. Дожить — до завтрашней зари, дожить — пока достанет сил, не зря в венце моем горит звездой — последний Сильмарилл. Дожить — и вести донести, дожить — и к милости воззвать, а что потом, в конце пути — об этом нечего гадать. Дожить — пускай пророчит смерть — дожить — вся тьма Запретных вод. Для человека важно сметь, а смея — двигаться вперед. Дожить — светлеет небосвод, дожить — вот Белая гора! В последний путь, в последний взлет я направляю свой корабль. Дожить — и видеть ясный взор, дожить — и смерть принять как дар, увидев вечный Валинор И лики светлые валар.

[17.08.91]

ЮНЫЙ СТВОЛ

Юный ствол на могиле павшего, порожденье веков войны, он другого сорта, не вашего, и плоды его солоны. Он в ночи серебром наполнится, и роса на нем — горяча, в перекрестье ветвей покоится под корой — рукоять меча. Прикоснитесь — и вы услышите вновь звучащий призывно рог. Руны чьей судьбы в небе вышиты, что сулит еще людям рок? Что бы ни было — прядь упавшую сдует ветер ночной со лба. Юный ствол на могиле павшего — нерожденного ждет судьба. Он придет — под иными звездами, но в смятении, как и ты, и, покровы раздвинув росные, меч достанет из темноты. И тогда, в огневом сиянии, под узорную рукоять, из глубин ствола тоже встанем мы, чтоб самих себя отстоять.