Стихи

Телиэль

[14.10.92]

ЮГО-ВОСТОЧНЫЙ ВЕТЕР

Юго-восточный ветер имя принес твое. Ранена звуком этим, сбита стрелою влет. Имя — прикосновенье дрогнувший жарко рук. Света проникновенье в замкнутый круг разлук.

1

Сквозь прочность камня, сквозь стен опору, как сквозь щелястый шалаш лесной, проходит снова — в любую пору — порыв ветров стороны одной. Ни холод северный, злой и вьюжный, ни влажный западный — брат дождей, ни благодатный капризный южный — лишь ветер гор, легких вздох степей. Я просыпаюсь опять от плача, и в каждой щели — холодный стон. А дом не знает, что это значит, бетонно, каменно удивлен. Ладони складываю я вместе, и режет

пальцы тугой поток. Скажи, крылатый, какие вести? Качает флюгер мой — юг-восток. Но нет вестей, и на миг стихает полночный ветер, бессонный стон, и флюгер-ленточка отдыхает, и холод гонит о прошлом сон. Насквозь пронзает пространство злое, и воет вновь, как от боли в щель. Души осколок моей стрелою ветра взметнут — и укажут цель.

2

Ветер мой девяти смертей, жизней всех девяти, с юго-востока ли нет вестей вдоль твоего пути? В пальцы ты ледяной волной вложишь касанье — чье? Дом ночами качая мой, плачешь или поешь? Кто так строил безликость стен, чтобы один лишь ты брал твердыню бетона в плен, ветер моей мечты? Северо-западный дождь прольет, влагу осенних слез, к юго-востоку в ночной полет, зная, что все всерьез…

[13.10.92]

ПОКРОВ

Вихрь умчал юго-восточный, дерзкий, злой, кинжально-точный. На Москве — покров. Я впервые — уж за годы — вижу таинство природы в белизне дворов. Все сместилось в мире этом… Ну, какие же приметы ранний снег сулит? Белый снег, как бинт на рану — я зимой спокойней стану — все не так болит. До ноябрьских, бывало здесь асфальт не укрывало — горяча земля. А теперь пришли метели, и еще не облетели клены, тополя. Белый снег с листвою яркой лег на снег парчою маркой, как на аналой. Лес подмерзший пахнет небом, ледяная вьется небыль над моей Москвой.

[14.10.92]

ПЛЮС ДВА

Всякий раз, смотря, который час, я прибавлю два — а как у вас? Если мне позволено поспать, вам, наверно, надо бы вставать. Если полночь бьет в мое окно, то у вас глухая ночь давно. Если ветер влажен по утрам, долетит с дождями он и к вам. Два часа — за столько самолет покрывает этот перелет. Два часа — два взмаха — два шага, но сквозь них — ни слезы, ни рука. И опять взгляну — который час, девять здесь — одиннадцать у вас, будто эта призрачная нить расстоянье может изменить. Будто станет маленьким — простор, и за лесом встанут спины гор, все как сон, плывущий наяву… По каким часам я здесь живу? But his feet were hewn from under him, and he was hurled upon his face…his iron crown they beat into a collar for his neck and his head was bowed upon his knees.

[14.10.92]

ПОСЛЕ

Ноги подломились — больно! Что же вы теперь — довольны? Радуйтесь, врага нету, вечному сиять свету. Слабому одна милость — до колен лицо клонилось, острые зубцы режут, и ваш дивный смех — скрежет. Ночь теперь полна ядом — не успеть, не встать рядом, не достигнуть Врат Ночи, память душу жжет, точит. Как теперь идти — поздно, пред одною — все звезды, пред одною — все боли, где же взять теперь воли? Одному-то как в мире? Милосердна ночь — шире, в темноту упасть криком, и все сны — одним ликом. И все дни — одним светом, и его уже — нету, а идти куда — ясно, а звезда твоя — гаснет… Сердце догорит — черным, ветер злобно плащ дернет. Лишь одно тебе ново — вспомнишь ли любовь снова?

[1.11.92]

«Если в терпкой траве упаду…»

Если в терпкой траве упаду, Не почуяв еще, что свершилось, если в небе увижу звезду, где вчера ничего не светилось, если ветер дохнет темнотой, и дорога прорежет предгорья, я своею отправлюсь тропой — то ли к счастью, а то ли на горе. Я руками нашарю следы, застывавшие в пепле горячем, я напьюсь горьковатой воды, засмеюсь, запою и заплачу, буду звать, не надеясь еще, буду ждать, до конца не поверив, и

когда лунный свет потечет, распахнутся в развалинах двери. Что увижу — не важно, не суть, что услышу — и так мне понятно. Мне укажут, что истинный путь, путь к себе — не сюда, а обратно. И проложат — как меч в темноте меж тенями прямую дорогу, я шагну — и глаза встречу те, что даны человеку — и богу. Не успею спросить одного — это слов не измерено мерой — что я сделать могу для него — жизнью, смертью, любовью и верой…

[1.11.92]

ЗАКЛИНАНИЕ

На день, на имя, на звезду замкнута цепь, как на замок, А это значит — я приду, и ты придешь, хоть путь далек! Лети, осенняя листва, горите, белые снега, гуди, как колокол, молва — руки касается рука… Пьянит терпенье, как вино, и сердце бьется под рукой, и в мире важно лишь одно — тревожный шепот наш ночной. Лети, осенняя листва, горите, белые снега, гуди, как колокол, молва — руки касается рука… Открой глаза, найди ответ, и осознай себя — собой, вдохни соленый лунный свет, и ветер утра голубой. Лети, осенняя листва, горите, белые снега, гуди, как колокол, молва — руки касается рука… Ищи упавшую звезду, распутай тройственность имен, но знаю я, куда иду, а ты незнанием силен… Лети, осенняя листва, горите, белые снега, гуди, как колокол, молва — руки касается рука… Не повернуть дорогу вспять, и не согнуть бессильных плеч, но можно путника распять, и можно ведьму просто сжечь.

[15.11.92]

ЗА ЧТО?

I

Тебе не надеть иного, тебе и такое ново, и все, что ни разобьется, не так еще отольется. Сама ли, по воле рока, я стану теперь жестокой, дороги своей не прячу, коснись же руки горячей. Ничем эту боль не мерить, никак — никому — не верить. Какому добру во славу я отдана на расправу, какому открыта свету, чего в мире больше нету? Не скроют огня — ладони, кораблик бумажный тонет… Иголки палач втыкает? Работа его такая, а отпуска нет три года, и ломит от непогоды, давай его пожалеем — не бойся, коли сильнее! Полоской обсидиана до сердца откроет рану. К какому отныне богу я кровью кроплю дорогу? Вы, знающие, молчите… Ты в праве своем, Учитель!

II

Не плачь, догорит свеча, ветра улетят с рассветом, и с первой полоской света коснется ладонь плеча. И тени последних звезд напомнят о том, что где-то, когда-нибудь будет лето, и полдень без тьмы и слез. Кому-нибудь будет петь ручья непрерывный голос, и струны, тонки, как волос — в горячей траве звенеть. Кому-нибудь скажут вновь как будто бы то, что нужно, и верится — есть и дружба, и преданность, и любовь. Ты, кто-нибудь, ошибись, как все до тебя — беспечно, и жертвенным камнем вечность распорет и даль, и близь. Рассчитывая шаги, чтоб вслед не сорваться тоже, наметит надрез на коже бесплотность живой руки. Я знаю, на алтаре конец не приходит скоро, но в голосе нет укора, и жизни в глазах гореть, покуда спирали дней свивать бесконечность боли, и кровь пока не напоит — кого — палачам видней.

[15.11.92]

ПРИСЯГА

Присягаю — лунному свету, опрокинутому, как небыль, присягаю — спелому лету, полдню жаркому, солнцу в небе. Присягаю — надежде жгучей, присягаю, молитв не зная, ветру, что нагоняет тучи, яркой молнии — присягаю. Присягаю словам и струнам, присягаю глазам и звездам, всем вам — мудрым, печальным, юным, присягаю, пока не поздно. Беззащитность зеленой ласки, беззаветность лесного ветра, защищу до последней сказки, до последнего километра. Не изведавший злых сомнений выбирает, наверно проще, я же вновь преклоню колени перед черной, начальной мощью. Но, ответив на все вопросы, распахну на рассвете крылья, и взлечу — неумело, косо, побеждая свое бессилье. Присягну — до конца поверив, беды ваши признав своими. По надежде, любви и вере мне дано от рожденья — Имя.