Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
— Вы что, ученик каменщика?
— Нет, — помощник, а — на новой работе — не знаю, за что такая милость — должен быть мастером
— Гм, — мастером? А за что такая милость? Должно быть, умеете хорошо доносить хозяевам на своих товарищей?
Бенедя вспыхнул весь, как огонь. Он минуту колебался, отвечать ли великану на его вопрос или плюнуть ему в глаза, собраться и уйти — прочь из этой хаты, от этих странных людей. Затем решился.
— Чепуху мелете! — сказал ow резко. — Может быть, вашего отца сын и умеет кое-кому доносить, а у нас это не водится. А панская милость свалилась на меня не прошенная,
— Ага… — протянул великан, и его голос слегка смягчился. — Побратим Деркач, — обратился он к небольшому подвижному человеку, — смотри, не забудь отметить Леону и то, что этот человек говорит.
— Конечно, не забуду. Хотя это как будто и случилось в Дрогобыче, а мы имеем дело только с Бориславом, но это ничему не мешает. Хозяину от этого легче не будет.
— Ну, и что же вы, — продолжал великан, обращаясь к Бенеде — когда сделаетесь мастером, будете так же издеваться и обижать рабочих, как другие, выжимать из них сколько можно и прогонять с работы за всякое слово? Еще бы! Мастера — все одинаковы!
Бенедя не мог больше терпеть. Он встал и, беря свой кафтан в руки, обернулся к Матию.
— Когда бы принимали меня в свою хату постояльцем, — сказал он дрожащим голосом, — то вы говорили мне, что если я буду хороший, то буду вам за сына. Но скажите сами, как тут быть хорошим, когда вот какие-то люди приходят в хату и ни с того ни с сего привязываются ко мне и бесчестят неизвестно за что? Если вы меня для этого принимали, то лучше было бы не принимать, — я за это время нашел бы более спокойную хату. А теперь придется уходить на ночь глядя. Ну, зато, >по крайней мере, буду знать, что за люди бориславские рабочие!.. Бывайте здоровы!..
С этими словами он надел кафтан и, вскинув на плечи свой узелок, повернулся к двери. Все молчали, только Матий подмигнул великану, сидевшему у окна. Между тем другой великан сидел, словно скала, возле двери, закрывая собой выход, и хотя Бенедя резко сказал ему: «Пустите!» — он не двигался, будто и не слышал ничего, только медленно потягивал трубку.
— Ах ты, господи боже! — закричал вдруг с комичной горячностью Матий. — Постой, человече хороший, куда бежишь? Не понимаешь, видно, шуток! Постой, увидишь, к чему все это идет!
— Зачем я буду стоять? — ответил гневно Бенедя. — Может быть, еще прикажете мне продолжать выслушивать, как этот человек позорит меня? И не знаю, где он слышал, что я кого-то обижаю, над кем-то издеваюсь?..
— Так вы считаете мои слова для себя позором? — спросил более ласково великан.
— Конечно.
— Ну, тогда простите.
— Me извиняйтесь. Лучше будьте повежливей и не оскорбляйте, чем потом извиняться. Я простой человек, бедный рабочий, но разве поэтому всякий может невесть что на меня наговаривать? Или, может быть, вы на то рассчитываете, что вы сильный, а я слабый, — так, значит, можно меня безнаказанно оскорблять? Ну, так пустите меня, не хочу выслушивать вас! — И он снова повернулся к двери.
— Ну-ну-ну, — говорил Матий, — они готовы и в самом деле поссориться, сами не зная из-за чего! Но постой, человече божий: гневаешься, а сам не знаешь за что!
— Как так не знаю!
— Вот и не знаешь. Ты считаешь оскорблением слова этого человека, а между прочим, он говорил это только для того, чтобы тебя испытать.
— Испытать? В чем?
— Какое у тебя сердце, какие мысли! Понимаешь теперь?
— А зачем ему это знать?
— Это увидишь позже. А теперь раздевайся да садись на свое место. А кричать не нужно, голубок. От нас за один день ничего не осталось бы, если бы мы по поводу каждой обиды так ерепенились. А моя думка такая: лучше меньшую обиду перенести, чтобы от большой уберечься. А у нас обычно наоборот делается: если малая беда, то человек бурчит, а если большая, то молчит.
Бенедя все стоял посреди хаты в кафтане и с мешком за плечами и озирался на присутствующих. Матий тем временем зажег каганец, наполненный желтым бориславским воском, и при его свете лица рабочих казались желтыми и мрачными, словно у покойников. Старый Матий отобрал у Бенеди мешок, снял с него кафтан и, взяв за плечо, подвел к великану, который все еще сидел у окна, угрюмый и грозный.
— Ну, помиритесь раз навсегда, — сказал Матий великану. — Я думаю, что этот человек будет для нас новым товарищем.
Бенедя и великан подали друг другу руки.
— Как вас зовут? — спросил великан.
— Бенедя Синица.
— А я прозываюсь Андрусь Басараб, а вот мой брат — Сень, а это наш «метчик» — Деркач, а вот этот старый дед — побратим Стасюра, а этот парень — побратим Прийдеволя, а вот эти — тоже наши побратимы, ну, и ваш хозяин Матий — тоже…
— А вы, наверно, все из одного села, что побратались? — сказал Бенедя, удивляясь, впрочем, тому, что старые люди побратались с молодыми, в то время как по обычаю в селах только ровесники объявляют себя назваными братьями — побратимами.
— Нет, мы не из одного села, — ответил Басараб, — а побратались мы по-своему, по-иному. Впрочем, садитесь, увидите. А если захотите, можете и вы пристать к нашему братству.
Бенедю еще больше удивило это объяснение. Он сел, не говоря ни слова и ожидая, что дальше будет.
— Побратим Деркач, — сказал Андрусь Басараб «метчику», — пора нам взяться за дело. Где твои палки?
— Сейчас будут здесь, — ответил Деркач, выбежал в сени и принес оттуда целую охапку тонких ореховых палок, связанных бечевкой. На каждой палке видны были большие или меньшие зарубки, одна рядом с другой. Такие зарубки делают ребятишки, которые пасут гусей и на палочках отмечают, сколько у кого гусей.
— Отметь Леону то, что рассказал Синица, — продолжал Басараб.
В хате между тем сделалось тихо. Все сели, где кто мог, и глядели на Деркача, который уселся на лежанке, положил связку палок возле себя, достал из-за пояса нож и, вытащив одну палку, нарезал на ней еще одну метку рядом со многими другими, прежними.
— Готово, — сказал Деркач, — проделав это, и — снова воткнул палку в связку.
— А теперь, милые мои побратимы, — сказал Андрусь, — рассказывайте — по очереди о той кривде-неправде, которую каждый из вас за эту «неделю узнал, видел или слышал. Кто ее сделал, кому и за что — рассказывайте все, чтобы, когда придет наше время и наш суд, каждому было отмерено» по справедливости!