Стихотворения и поэмы. Рассказы. Борислав смеется
Шрифт:
Прийдеволя молча поклонился и ушел.
Андрусь прошелся несколько раз по хате, стараясь придать своему лицу спокойное выражение, хотя, видимо, и сам был взволнован до глубины души. Потом подошел к Бенеде и выпрямился перед ним во весь свой богатырский рост.
— Ну, вы видели нашу работу?
— Видел.
— И что вы об этом скажете?
Бенедя свесил голову, словно стараясь собрать воедино разбегающиеся мысли.
— По всему видно, что вы задумали что-то страшное и большое, хотя и не могу в толк взять, откуда это у вас взялось.
— Откуда взялось?
— А затем, хватит ли у вас сил, чтобы сделать то, что вы задумали?
— Мы сеем, а уродит ли семя втрое или вдесятеро, этого мы не знаем.
— И потом… еще одно… — Бенедя запнулся. — Подумали ли вы…
— О чем?
— О самом главном.
— Ну?
— Кому и какая польза будет от вашей работы…
Андрусь пристально посмотрел на Бенедю, а затем засмеялся горьким смехом:
— Ха-ха-ха, польза! Разве непременно должна быть польза?
— Ну, я так думал, — ответил спокойно Бенедя, — что уж если что-нибудь делается, и делается обдуманно, то нужно — поразмыслить и над тем, будет ли и кому будет от этого польза.
— Гм, вольно вам и так думать! А я иначе рассуждаю: вот меня теснит враг со всех сторон, нет у меня никакого выхода. Я заряжаю ружье. Убью ли я врага или самого себя, это для меня все равно.
— Нет, нет, нет, — живо подхватил Бенедя, — это говорит в вас слепое, безысходное отчаяние, а не рассудок! Разве дошло уже до того, что нет никакого другого выхода? А если бы дело обстояло и так, то разве вы думаете, что это все равно — убить себя или убить врага? Убьете себя — врагу легче и вольготнее будет.
Теперь наступила очередь Андруся опустить тяжелую голову и задуматься.
— Твоя правда, — сказал он наконец Бенеде. — Здесь надо подумать. Хочешь быть нашим побратимом и думать вместе с нами?
— Вашим побратимом, но не слепым орудием вашей воли.
— Нет!
— И чтобы каждый мог свободно думать, что он хочет, и другим говорить, что думает.
— Это у нас и теперь свободно. Ведь ты же слышал сегодня…
— Так-то оно так, но я еще раз оговариваю себе это право. Себе и каждому.
— Хорошо.
— Ну, а если так, буду вашим побратимом, буду думать вместе с вами над тем, как найти выход из великой всенародной кривды!
Андрусь, а за ним Матий радостно обняли Бенедю, как брата.
Наши побратимы так были заняты собой и своими мыслями, что не слышали, как кто-то постучал в наружную дверь, открыл ее с легким скрипом и вошел в сени. Лишь когда скрипнула дверь хаты и новый гость стал на пороге, только тогда они заметили его. Это был высокий рыжий человек со злыми серыми глазами и с недобрым выражением веснущатого лица, на котором светилась в ту минуту какая-то зловещая радость.
— Дай боже! — буркнул человек, приподняв слегка шапку на голове.
— Дай боже! — ответил Матий, которому как-то не по себе стало при виде нового гостя.
Этот новый гость был его злейший враг, Мортко, один из надсмотрщиков Германа Гольдкремера. Матий недоумевал, что привело Мортко теперь, в такое «позднее время, в его хату, но,
— Садитесь, Мортко!
Мортко кивнул головой и сел.
— Нет ли каких новостей, что так поздно зашли к нам в гости?
— Как будто все в порядке. Новости хорошие! — ответил со злорадной усмешкой Мортко и спустя минуту добавил: — Был у вас сегодня возный из суда?
Матий вздрогнул при слове «суд», как ужаленный.
— Нет, — еле выдавил он, чувствуя что-то недоброе, — не был.
— Ну, тогда, вероятно, завтра будет. У меня был сегодня.
— Ну и какие новости принес вам? — спросил Матий, дрожа всем телом.
— Наше дело кончено.
— Кончено?
— Да! И так кончено, как я вам говорил. Потому что, зачем вам нужно было вмешиваться в то, что вас не касается?
— Не касается? — с болью в голосе воскликнул Матий. — Мортко, не говори мне этого, хотя ты и в моей хате, но сам знаешь, человек не без греха!
— Ну-ну, — ответил Мортко, — вам не за что сердиться. Я не то хотел сказать. Я хотел только сказать, что вы зря на меня бросили подозрение и что я в этом деле видит бог, нисколько не виноват! Сам прокурор в Самборе это признал и сказал, что против меня нет никаких доказательств и что он не может обвинять меня по этому делу, которое вы взвалили на меня. Напился покойный Пивторак, упал в яму — при чем же я здесь?
Услыхав это, Матий, словно оглушенный ударом обуха, опустил голову и не мог проговорить ни слова.
«Пропало, пропало! — шептало что-то в его голове. — Погиб человек, и след его простыл, а этот…»
В эту минуту Андрусь Басараб, молча слушавший весь этот разговор, сам обратился к Мортко:
— Что это за дело такое, Мортко? Какое у вас дело с Матием?
— А зачем вам это знать? — ответил колко Мортко.
— Ты уж не спрашивай, зачем мне это знать, — ответил Андрусь. — Тебе жалко сказать, что ли?
— Жалко… не жалко, но… — Мортко внимательно всматривался в Андруся, будто боялся нажить себе в нем нового врага.
— Говори же, если не жалко! — сказал Андрусь и встал над ним, как чёрт над грешной душой.
— Да что тут и говорить, пустое дело, puste Geschaft, и все тут! Помните, два года назад из шахты достали кости человека? По перстню узнали, что это был Иван Пивторак, муж хозяйки этой хаты. Он за год перед тем куда-то пропал. Ну, а Матию почему-то взбрело в голову, что это я виноват в том, что он упал в яму, ну, он и давай жаловаться на меня в суд. Он думал, что меня сразу же возьмут и повесят… Но в суде так не делается: если обвиняешь кого, так поди раньше докажи! А здесь как можно доказать? Ну, однако, благодарение господу, дело уже закончено! Слушайте, Матий, я еще раз говорю; зачем вам нужно было вмешиваться в это дело и тратить деньги на процесс? А теперь, когда вы проиграли, забудьте обо всем, и будем снова друзьями, как прежде. Ну, давай руку, старина!