Стихотворения, не вошедшие в сборники

Набоков Владимир Владимирович

Я вспоминаю, как недавно, там, в гостинице зеркальной, встав с обеда, — за взгляд и за ответный взгляд соседа ты бил меня наотмашь по глазам.

<11 мая 1924>

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Ко мне, туманная Леила! Весна пустынная, назад! Бледно-зеленые ветрила дворцовый распускает сад. Орлы мерцают вдоль опушки. Нева,

лениво шелестя, как Лета льется. След локтя оставил на граните Пушкин. Леила, полно, перестань, не плачь, весна моя былая. На вывеске плавучей — глянь — какая рыба голубая. В Петровом бледном небе — штиль, флотилия туманов вольных, и на торцах восьмиугольных все та же золотая пыль.

26 мая 1924

Берлин

СМЕРТЬ ПУШКИНА

Он первый подошел к барьеру; очи так пристально горели, что Дантес нажал курок. И был встревожен лес: сыпучий снег, пугливый взмах сорочий… Пробита печень. Мучился две ночи. На ране — лед. В бреду своем он лез по книжным полкам, — выше… до небес… ах, выше!.. Пот блестел на лбу. Короче, — он умирал: но долго от земли уйти не мог. "Приди же, Натали, да покорми моченою морошкой"… И верный друг, и жизни пьяный пыл, и та рука с протянутою ложкой — отпало всё. И в небо он поплыл.

<8 июня 1924>

СМЕРТЬ

Утихнет жизни рокот жадный, и станет музыкою тишь, гость босоногий, гость прохладный, ты и за мною прилетишь. И душу из земного мрака поднимешь, как письмо, на свет, ища в ней водяного знака сквозь тени суетные лет. И просияет то, что сонно в себе я чую и таю, — знак нестираемый, исконный, узор, придуманный в раю. О, смерть моя! С землей уснувшей разлука плавная светла: полет страницы, соскользнувшей при дуновенье со стола…

13 июня 1924

ОБ АНГЕЛАХ

1

Неземной рассвет блеском облил… Миры прикатили: распрягай! Подняты огненные оглобли. Ангелы. Балаган. Рай. Вспомни: гиганты промахивают попарно, торгуют безднами. Алый пар от крыльев валит. И лучезарно кипит божественный базар. И,

в этом странствуя сиянье, там я купил — за песнь одну — женскую душу и в придачу нанял самую дорогую весну.

24 апреля 1924

2

Представь: мы его встречаем вот там, где в лисичках пень, и был он необычаен, как радуга в зимний день. Он хвойную занозу из пятки босой тащил. Сквозили снега и розы праздно склоненных крыл. Наш лес, где была черника и телесного цвета грибы, вдруг пронзен был дивным криком золотой, неземной трубы. И, он нас увидел; замер, оглянул людей, лес испуганными глазами и, вспыхнув крылом, исчез. Мы вернулись домой с сырыми грибами в узелке и с рассказом о серафиме, встреченном в сосняке.

8 июля 1924

ВЕЧЕР

Я в угол сарая кирку и лопату свалил с плеча и пот отер, и медленно вышел навстречу закату в прохладный розовый костер. Он мирно пылал за высокими буками, между траурных ветвей, где вспыхнул на миг драгоценными звуками напряженный соловей. И сдавленный гам, жабий хор гуттаперчевый на пруду упруго пел. Осекся. Пушком мимолетным доверчиво мотылек мне лоб задел. Темнели холмы: там блеснул утешительный трепет огоньков ночных. Далече пропыхивал поезд. И длительно свистнул… длительно утих… — И пахло травой. И стоял я без мысли. Когда же смолк туманный гуд, заметил, что смерклось, что звезды нависли, что слезы по лицу текут.

10. 7. 24.

ПЕТЕРБУРГ (три сонета)

1

Единый путь — и множество дорог; тьма горестей — и стон один: "когда же?.." Что город мой? я забываю даже названья улиц… Тонет. Изнемог. Безлюдие. Остались только Бог, рябь под мостом, да музы в Эрмитаже, да у ворот луна блестит все та же на мраморных ногтях гигантских ног. И это все. И это все на свете… В зеркальные туманы двух столетий гляделся ты, мой город, мой Нарцисс…