Стихотворения. Поэмы. Проза
Шрифт:
– - Ну, что? Зачем проснулся? И-их! Спал бы себе да спал, -- сказала Арина.
– - Да мне не спится, -- отвечал я печальным голосом, не отнимая с комода локтей своих.
– - Отчего тебе не спится?
– - Да так, не спится -- да и только! Разные мысли лезут в голову.
– - Какие мысли... верно, дурные какие-нибудь мысли, коли спать не дают.
– - Нет, не дурные,-- отвечал я наивно,-- а так... оттого, что я влюблен, оттого и лезут...
Слово "влюблен" я проговорил с величайшим усилием, как будто какой-то ужасный смысл заключался в этом слове; я думал, что старуха примет
– - Чему ты смеешься-то?
– - Да как же тут не смеяться-то?.. Молокосос ты этакий! Влюблен! Да как тебе не стыдно и говорить-то это? И подумать-то? Ну, в кого ты влюблен? да еще и знаешь ли ты, что такое влюбляться-то, бесстыжая твоя голова? Вишь!..-- Тут Арина моя приняла кисло-серьезную мину и сморщилась. "-- Это влюбляться-то учат вас, прости господи! Где ты этому научился? Вот, право же, скажу маменьке.
– - Не смеешь.
– - Право слово, скажу. С этих лет у тебя такие глупые мысли лезут в голову!
"Э,-- подумал я, затыкая уши,-- дурак же буду я, если стану откровенничать".
Минут через пять в диванной послышался голос моей матери; она что-то приказывала по хозяйству.
– - Пожалуйста, Домна,-- говорила она между прочим,-- вели хоть Ермолаю нынче крыльцо переднее выскоблить: ни на что не похоже! Снегу да грязи -- ступить нельзя! Кто нынче к ранней обедни пошел? Этакой праздник (какой это был праздник -- не помню) до чего довели! Не нашли времени лошадей подковать! Скажи кучеру, как он хочет, чтоб этого не было.
– - Им только бы спать, сударыня!
– - отвечала Домна.
– - То-то спать! А что это, никак уж ты встать изволил?-- спросила меня матушка, завидя меня в полурастворенную дверь, и в своем ночном чепце и белой кофте вошла в мою комнату.
Нянька моя слезла с лежанки.
– - Ну, что ты?-- сказала мне матушка, целуя меня в голову.-- Не стыдно ли тебе без сапог на холодном полу стоять?
Я поцеловал у нее руку, поздоровался и поздравил с праздником.
– - Еще не умывался, а поздравляешь!
– - заметила Арина.-- Да что еще! Сказать ли вам, сударыня? Отчего, говорит, по ночам спать не могу -- вы его послушайте-ка!
Я хотел ущипнуть мою бывшую няньку, но покраснел, как рак, и засмеялся притворным смехом.
– - Что такое? Отчего это он спать не может?
– - Я, говорит, влюблен, всю ночь, говорит, не спал. Этакой еще, в таких летах, а уж что говорит! Чего от него ждать после этого?
– - Что ты, бредишь?
– - спросила меня матушка, посмотрев на меня не без некоторого любопытства, сколько мне помнится.
– - Отчего ж не бредить?-- сказал я, продолжая хохотать,-- я ее морочу. Вы только, мама, не верьте ей. Пусть она верит да от нечего делать наставления мне по утрам прочитывает.
– - Вишь! Обидчик какой! Морочить!-- заговорила няня.-- Какое морочить!
– - Охота вам для этакого дня такие глупости говорить!-- заметила матушка.-- Вели, Арина, самовар поставить: неравно скоро братец от ранней обедни воротится. Он пешком пошел, а никак всю ночь метель была.
– - Такая-то метель была, что и господи!-- сказала нянька.
Матушка вышла.
Арина опять забралась на печку.
– - Фекла, а Фекла!
– - Что-о-о?
– - Барыня велела, самовар
– - Разве я буду самовар ставить? Ты видишь, я дело делаю.
– - А кто ж будет ставить? Не я же, прости господи!
Наши домашние были немножко распущены. Между Феклой и Ариной завязалась маленькая перебран-ка; но я уж не слыхал ее. В сильнейшей досаде на себя и на свою Арину пробрался я в темную гостиную, забрался там с ногами на диван и сначала долго внутренне сердился и бранил себя, потом опять стал мечтать и строить воздушные замки.
Недолго сидел я в гостиной, свернувшись калачиком. Из залы отворилась одна половинка дверей, и в овчинном полукафтане, подпоясанный кушаком вошел Михалыч, отложить у болтов затычки; за ним раздался глухой стук постепенно отворявшихся ставень. Смутно-розовое зимнее утро глянуло сквозь морозные в узорах стекла. В гостиной побелело; только по углам да за изразцовой печью с китайскими болванчиками на карнизе все еще как будто шевелились серые остатки ночи. Мне было жаль этой темноты, посреди которой как-то приятнее в ушах моих раздавался треск затопленных печей; посреди которой, казалось мне, более простора прихотливо увлекательным мечтам моим. Помню, как не хотелось мне покинуть старого дивана. Начался день. Еще бог знает, удастся ли мне увидеть Грунго: я вот слышал, что лошади не подкованы, а мороз чуть ли не тридцать градусов!
Около масленицы, в какое-то воскресенье, воротившись с матушкой от обедни и позавтракав, я попросил Палашку напомадить меня и причесать как можно лучше. Обеими руками принялась она меня помадить, покачивая мою голову во все стороны и, причесав, пустила меня к зеркалу. Оставшись доволен своей физиономией и слыша, что дядя мой чему-то хохочет, стало быть, в хорошем расположении духа, я по коридору направил к нему в кабинет шаги свои.
У него в это время сидел какой-то кум его, большой говорун и весельчак. Шаркнув ногой, я поклонился куму, подошел к дяде и снял с рукава его прильнувшее перышко.
– - Что ты?-- спросил меня дядя.
– - У вас на рукаве было перышко,-- сказал я и, собравшись с духом, вдруг спросил его: -- Позвольте мне выехать! Мне на одну минуту нужно быть у Хохлова.
– - Куда хочешь поезжай, душа моя,-- сказал дядя. Я обрадовался и побежал.
– - Вели заложить мои пошевни! Именно мои пошевни!-- закричал он мне вслед и сам пришел в движение, встал, пошел к передней, отворил дверь и сказал:-- Пошевни заложить парой!
– - Куда ты?-- спросила меня матушка, встречая меня в коридоре с фуражкой в руке.-- Смотри, первый час, мы в два с половиной обедаем -- не опоздай.
– - Не опоздаю.
– - Именно мои пошевни!-- повторил дядя мой, подмигнув с таким выражением, как будто его пошевни в миллион раз лучше всяких городских саней. Потом, махнув рукой, направил шаги свои к заветному шкафчику.
Был славный морозный день; руки мои зябли без теплых перчаток, но лицо горело. Мне было и жутко и весело; я все думал: что, если Груни дома нет? В соборе только что кончился молебен, и народ шел кучами через площадь; яркая белизна снега резала глаза мои. Ничего не замечая, я глазел по сторонам, мне казалось, все-то на меня смотрят, все-то видят и знают, куда я еду и что я чувствую.