Стихотворения. Поэмы. Проза
Шрифт:
Против него сидел старичок -- приказчик из чайного магазина. Этот смиренный и тихонький на вид человек играл с лихорадочным волнением, прятал карты под стол, беспрестанно оглядывался, хохотал и выпускал разные смешные восклицания, когда игра была на его стороне, и как-то ершился, когда проигрывал, делался молчалив и подозрителен.
Третий сидел за столом направо от Баканова, отражая в большом зеркале стриженый высокий затылок свой; это был, по-видимому, немец, и играл с таким глубокомыслием в лице, как будто решал какую-то трудную математическую
Старичок ремизился, был красен, как свекла, и, по своей привычке вертеть головой, не мог не заметить, что за ним сидит Христофорский и смотрит ему в карты.
Давно уже он косился на Христофорского, наконец не вытерпел.
– - Пожалуйста, пожалуйста, батюшка,-- заговорил он,-- не сидите у меня под рукой, сделайте такое ваше одолжение.
– - Да что он тебе? Мешает, что ли?
– - возразил Баканов.
– - Я вам, кажется, совсем не мешаю,-- с достоинством отозвался Христофорский.
– - Не могу-с, я не могу-с! Вы меня извините, батюшка, Степан Степаныч. А играть я не могу-с! Что хотите со мной делайте, когда в карты заглядывают, да замечания разные делают, да сбивают, не могу-с! это как вам угодно-с.
И старичок положил на стол карты.
– - Да что ты, помилуй, чем он тебе мешает? Разве он тебе замечания делает?
– - Я знаю, что он замечания никакого не делает, а воля ваша-с, Степан Степаныч, мешает, не могу-с.
– - Чем я мешаю, что такое вы говорите?
– - вступился за себя Христофорский.-- Я могу не только вас, могу кого хотите научить в преферанс играть.
– - Не-е-ет-с! Нет, уж извините! Нет, мне таких учителей не надо-с. Нет, бог с вами! Помилосердуйте!
И старичок сделал движение, в котором заключалось явное намерение совершенно бросить игру и удалиться.
– - Мокей Трифоныч, отойди, братец, сядь вот там, или поди, никак в гостиной моченые яблоки, а не то бруснику подали. Да скажи Марье, чтобы мелков подала.
Христофорский встал и гордо посмотрел в плешь старика приказчика.
В сумерках, в зале встретилась с ним Александра Степановна и подала ему выглаженный, сложенный и даже вспрыснутый духами шелковый носовой платок.
Христофорский сконфузился: это был тот самый платок, за который он распек и оштрафовал Трофима.
Александра Степановна стояла и, казалось, любовалась его смущением.
Он взял ее пухленькую ручку и подобострастно влепил в нее три поцелуя, из которых последний был из числа самых горячих.
Так как Александра Степановна, по-видимому, была очень рада изъявлению его благодарности, то Христофорский окончательно бы впился и губами и носом в ее руку, и добрейшая Александра Степановна не решилась бы вырывать ее у своего тайного и несчастного обожателя, но послышался голос Баканова:
– - Александрии?!
– -
– - Вели-ка, пожалуйста, кваску подать, смерть что-то пить хочется, да уж и свечей пора.
– - Истинно, что пора,-- отозвался приказчик, уже успокоенный.
– - Да скоро ли там чай?
– - Сейчас, папа!
И Христофорский, вслед за Александриной, последовал в гостиную.
В гостиной он застал Марью Саввишну; она сидела в креслах и разматывала шерсть; моток был распялен на спине другого кресла, стоящего к ней задом.
У окна стояли закрытые пяльцы Александры Степановны.
– - За что это изволили вы благодарить ее?
– - спросила хозяйка Христофорского.
– - Мой платок-с, носовой, я забыл совершенно случайным образом, мой шелковый платок они изволили вымыть и даже выгладить.
– - Не сама мыла, не сама выгладила,-- отозвалась девушка.
Христофорский усмехнулся в нос.
– - Все равно я должен благодарить, что вы о нем беспокоились, тем более, что я никак не ожидал.
Александра Степановна скрылась, Христофорский сел возле Марьи Саввишны. Марья Саввишна не церемонилась с теми, к кому привыкла, и, не говоря ни слова, перенесла на его руки моток; Христофорский растянул его, и так как в доме Баканова ему не в первый раз случалось так служить хозяйке дома,-- продолжал улыбаться.
– - Я что-то хотел вам сказать, Марья Саввишна,-- начал он, отводя с мотком руки в сторону.
– - Ну говори, коли хотел сказать, да руки-то держи выше. Эх! и этого-то не умеешь сделать, ну куда ты после этого!..
– - Я очень недоволен Трофимом, Марья Саввишна. Марья Саввишна продолжала мотать.
– - Это мошенник,-- прогнусил Христофорский, отводя моток в правую сторону -- я очень боюсь, что он меня...-- продолжал Христофорский и отвел моток в левую сторону,-- когда-нибудь обокрадет или что-нибудь сделает. Хочу просить, дайте мне кого-нибудь другого.
– - Ну какого еще тебе другого,-- сказала Марья Саввишна, наматывая клубок свой,-- он у нас всякую службу справлял, и я, окромя усердия, никогда ничего за ним не видала, ни воровства, ни пьянства. Нешто он у вас как-нибудь испортился. Господь его ведает.
– - Он удивительно как испортился,-- отвечал Христофорский, поглядывая, скоро ли кончится проклятый моток.
– - Ну, скажите об этом Степану Степанычу.
– - Я непременно об этом, при случае, хочу сказать Степану Степанычу (моток пошел направо). Ибо я ничего не могу делать по вечерам (моток пошел налево), даже спать не могу. Сядет за дверью (моток пошел направо) и начнет играть на гармонике. Собаки (моток пошел налево) -- собаки выть начнут (моток пришел к концу, к немалому удовольствию Христофорского) -- собаки начнут выть, а кому же это приятно, когда собака воет. Это дурная примета, это, как вы хотите, а примета! Я ж не люблю, когда я что-нибудь приказываю, и меня не слушают.