Стихотворения. Поэмы. Проза
Шрифт:
Последнее замечание отозвалось очевидной клеветой и недоброжелательством в ушах огорченной Александры Степановны; она знала, что Христофорский ничего не пьет. Это возмутило ее до глубины сердца; все клевета, подсказало ей тайное чувство. Женщины всегда оправдывают тех, кто им нравится, или даже тех, кому они нравятся.
– - Кто же это лез ночью к твоему барину: что за домовой?
– - спросили Трофима.
– - А почем я знаю? Кому лезть!
– - Может быть, ты за чем-нибудь?
– - Да я... помилуйте: я и
– - А! Так ты не ночевал!.. А!.. Вот что? Так поделом же тебе,-- сказала Александра Степановна горячо, повернулась и, разгневанная, вышла вон из девичьей.
"Всегда так, -- думала она, садясь за пяльцы,-- не разберут и обвиняют. Этот болван не ночевал дома, а тот, может быть, только пальцем его тронул, и вот... такая история! Что он за ангел, чтоб и не сердиться, точно он не человек!"
Так, вышивая в пяльцах почти что до самого обеда, продолжала размышлять Александра Степановна и была не в духе. Бедная Александра Степановна! В этот день ждала ли она сюрприза! Все, чего она могла ожидать,-- это что придет Мокей Трифоныч и посмотрит на нее так, как еще никто из смертных не глядел в ее ясные очи; ей будет мысленно жаль его, и она скажет ему два-три утешительных слова; скажет: вас бранят, но хорошо вы сделали, что побили Трофима, я бы сама его приколотила до смерти.
Вот до чего додумалась эта добрейшая в мире девушка, ни разу в жизнь свою не убившая мухи. Но... читатель сам может догадаться, какого рода сюрприз ожидал ее. За час до обеда Марья Саввишна позвала ее в спальню.
– - Зачем это?
– - спросила она горничную.
– - Не знаю-с,-- отвечала Марья,-- какое-то письмо.
– - Какое там письмо, очень мне нужно! Александра Степановна накрыла пяльцы и с недовольным видом отправилась к матери.
Мать свою застала она сидящей у окна под образом с письмом в руке и с вытаращенными на нее глазами.
– - Поди-ка сюда, мать моя!-- сказала она... помолчав.
– - Ну, что еще?
– - Марья, стол накрывать ступай, -- сказала она любопытной горничной, -- поди-ка сюда, это к тебе письмо подбросили?
– - Почем я знаю: вы получили!
– - Ах ты бессовестная, бесстыжие глаза твои, какого жениха нашла!
Девушка вздрогнула, с недоумением поглядела на мать и побледнела: сердце ее забилось, оно смутно подсказало ей, кто этот, который пожелал руки ее.
– - Какого я жениха нашла?
– - спросила она с тем же недоумением.
– - Дурака безмозглого, озорника, драчуна такого, что во всей Москве хуже нет, вот кого ты нашла! Прочти, мать моя... На, прочти, коли не слепа; вот, гляди!.. Читай!
Девушка робко взяла письмо и стала читать, щеки ее ярко вспыхнули, казалось, она вдруг все поняла и ударилась в слезы, бросилась лицом на брачное ложе своих родителей и стала плакать.
Наплакавшись, Александра Степановна встала и хотела сейчас же выйти, но, подошедши к дверям, остановилась и полуобернулась к своей растроганной матери.
– - Маменька!
– - сказала она.-- Пожалуйста, не говорите ничего папеньке, никому не говорите, я сама ему скажу, если надо, сама. Я не хочу, не хочу, чтоб это кто-нибудь знал, не хочу!
– - Ну, ну! Не скажу, не скажу,-- начала утешать ее Марья Саввишна,-- да и зачем это, стоит ли говорить! Мало ли дураков на свете, никому не закажешь.
– - Ну да-с! Конечно, дурак, но и дураку спасибо за то, что он... что он один полюбил меня...
Последние слова Александра Степановна произнесла с усилием, слезы опять навернулись в ее глазах, и она с опухшим носиком ушла к себе в комнату.
А в это самое время на другом конце дома Степан Степаныч выслушивал жалобу Трофима, которого привели к нему в кабинет через коридор и переднюю, а вслед за Трофимом в зале случайно появился Христофорский и, услыхавши голос своего слуги, остановился, вытянул лицо, насторожил уши и стал подслушивать... что такое говорит Баканов, а Баканов, усталый и измученный, только что воротившийся, говорил Трофиму:
– - А зачем ты ему сдачи не дал! Эх! Глуп же ты, братец. Он тебя, а ты бы его, ну и были бы квиты.
Христофорский, услыхавши такую мораль, постоял с минуту и, рассудив, что он пришел не вовремя, незаметно скрылся из залы и так же незаметно вышел из дому.
Его сильно озадачили слова Баканова; он никак не мог переварить их. "Черт знает какое невежество! Вот что значит необразованность!" Гордость заговорила в его мелкопоместно-дворянском сердце. Никогда еще лицо его не казалось таким измятым, никогда еще глаза его не глядели так мрачно и так тупо на проходящих и едущих по улице.
– - А я только что был у вас, -- сказал Христофорскому знакомый голос, и чья-то рука тяжело легла ему на плечо.
Это был Стуколкин.
– - Я ходил прогуляться, -- сказал Христофорский.
– - Ну, что?
– - Ничего. А вы разве отнесли письмо?
– - А вы сомневаетесь, а?
– - Неужели же отнесли?
– - Гм! А как вы смеете сомневаться?
– - И Стуколкин посмотрел на него свирепо и с недоверием.
– - Я очень, напротив, благодарен вам..