Стихотворения. Прощание. Трижды содрогнувшаяся земля

Бехер Иоганнес Роберт

О СМЫСЛЕ ПОРАЖЕНИЯ

Есть высший смысл и в самом пораженье, И даже в нем победа может быть: Найти, оплакав мертвых, просветленье, Позор в благословенье превратить; Когда народ, поставив под сомненье Все, чем он жил, найдет, чем дальше жить, — Как тяжесть гирь, все истины значенье Он на весы сумеет положить; Тогда ошибки наши мы оценим, Былых соблазнов отметая путь, И проигрыш сумеем окупить, Детей лелеять и сады растить. Так пораженье станет нам спасеньем: Вот пораженья праведная суть!

О ТЯГОСТНЫЙ, МУЧИТЕЛЬНЫЙ ВОПРОС…

О тягостный, мучительный вопрос, Когда же я разделаюсь с тобою? Всегда при мне, как будто в душу врос, Ты стал

моим проклятьем и судьбою. Шли по пятам за мною мертвых тени, — Из всех могил тянулись руки вслед — Они томились, ждали разъяснений… И вот я наконец нашел ответ: «Напрасных жертв не принесем мы впредь, Мы никому не разрешим опять Нас ложью жалкою запутать в сеть. Не бойтесь! У людей достанет сил, Чтоб, плиты сбросив прочь со всех могил, На праздник воскресенья вас позвать».

ДАВАЙТЕ ЖЕ СТРОИТЬ!

Мы горе несли, мы по странам беду разносили. Страданьем и смертью покараны мы за насилье, За ужас войны. Мы право на жалость народов к себе потеряли, И нищими, самыми нищими в мире мы стали — И духом бедны, А матери плачут: «Так дети погибли напрасно?» Вздыхают мужчины: «А кто растолкует нам ясно, Как дальше нам жить?» Скажите: конец нам? Ложиться на смертное ложе? И все, что в нас было хорошего, умерло тоже? И жребий наш — сгнить? Так, значит, нам падать и падать? Все ниже и ниже, Хотя мы одно на другое усилия нижем, Про отдых забыв? Так, значит, ничто никогда нам не может удаться? И знаком проклятья отмечен и должен распасться Наш каждый порыв? Мы клонимся молча, но криком взывает молчанье: О родина-мать! О народ мой — мое достоянье, Как ныне ты сир! Себя не жалея должны мы усилья утроить. Давайте же строить, свободную родину строить, Да сбудется мир!

СЛАВА ЗЕМЛЕ!

Слава земле!.. Славь растения, травы и камень, И во всем утверждай красоту бытия! Славь зверей! Воздух славь, напоенный веками, Пусть тебя очищает его голубая струя. Слава земле, что тебя заставляет идти! Славь дорогу: она тебе петь помогает! И полям поклонись, что дарами тебя оделяют, И лесам, что тебя освежают в пути. Слава горам — их тебе подарили века, Чтоб возвысился ты, чтоб твой взор прояснился! Слава шторму и штилю морскому, что в детстве приснился! Слава каплям живым напоившего нас родника! А теперь, если только умеешь слова находить, Если знаешь могущество слов, то отныне навеки Созидания чудо прославь в человеке, Человека прославь, чтобы славу его утвердить! Человека воспой! Неужели не сыщешь ты слов?! Слава разно живущим народам и расам! Славься, ищущий новых путей человеческий разум, Человеческий гений, прославься во веки веков! Слава земле — чтоб дышала она и цвела, И рукам человека, что жить не умеют без дела, Чтоб в своем созиданье они бы не знали предела! Слава земле! Человечеству — честь и хвала!

СЛАВА ВЕЩАМ!

Вещи прославь! Пусть слова их, как должно, прославят! К жизни их пробуди! Оживи их застывшие души! А иначе они человека собою подавят, И умолкнуть заставят, и душным бездушьем придушат. Пусть они говорят! Пусть молчание их зазвучит! Посмотри, как кофейник над чашкой склоняется низко, Крепко обняли воду стаканы, задумалась миска, А корзина, себя нагружая плодами, кряхтит. Вещи прославь! Ты вещей существо улови, Стул воспой, и кувшин, стол, от пиршеств усталый! Славь же краски и формы, хвали синеву и овалы, Ты с вещами в священном союзе живи! Вещь прославь — рядовой и нарядный наряд! Славь творенья свои! И еду и напитки! Дух вещей восхваляй! Не таись — ты не будешь в убытке. Чти страданья, которые вещи таят… Ты печалься о них! Если кружка расколется вдруг, Ты не дай ей бесславно исчезнуть в забвенье зловещем. Мы умрем, станем сами ненужною, жалкою вещью, Если вещи начнут умирать постепенно вокруг. Вещи прославь! Пусть тебя они не тяготят, Надели их душой — пусть живут полной жизнью по праву, В них — старанья твои, и они тебя славить хотят — Пусть поют они громко тебе, созидателю, славу!

IV. НАРОД ВЫХОДИТ ИЗ МРАКА

РЮБЕЦАЛЬ

В горах жил старый Рюбецаль, О

нем мы не забудем. Его с вершин тянуло вдаль К простым и бедным людям. Хотел он их спасти от зол, Но видел: правды нету, И батраком одетый шел Искать добра по свету. Спускался он с высоких скал, Одет крестьянкой древней, И у крестьянок узнавал Про бедствия в деревне. Когда ложились люди спать, Он слушал их молитвы, Чтоб горе времени понять И выйти с ним на битву. Он на базарах городских Толкался в людном месте И узнавал из уст людских Суждения и вести. Не раз по селам он шагал, Суровой верен клятве. Голодных в гости приглашал И помогал им в жатве. Когда ж ревел буран вокруг, Смирял он непогоду. Так великана добрый дух В беде служил народу. …Однажды, продан и гоним, Народ ушел в изгнанье, Но великан остался с ним В немом его страданье. Он на плечах могучих нес Крестьянский скарб убогий И, запряжен в тяжелый воз, По пыльной шел дороге. Шагал не сломленный бедой, И верилось бездомным, Что это — родину с собой Он в сердце нес огромном. Когда спадал к закату зной, В долинах нелюдимых Свой скудный, черствый хлеб дневной Он ел в кругу гонимых… Жил-был на свете Рюбецаль, О нем мы не забудем. Он с гор ушел в земную даль, К простым и бедным людям.

МЫ, НЕМЦЫ…

Мы, немцы… Разум нам застлала мгла. Величия взыскуя, с толку сбиты, Творили мы преступные дела, Философы, поэты и… бандиты. Нас, немцев, буйных, словно троглодиты, Соседям гнать пришлось из-за стола. Нас далеко фанфара завела, И мы по горло нашим бредом сыты. Жилища наши сожжены дотла. Дороги наши бомбами разрыты. Наука с непривычки тяжела. Но, если нам, во искупленье зла, Пророческие истины открыты, Вовеки немцам слава и хвала!

МУЗА

Он тверд, как сталь, он неотступно строг, Тот скрытый взгляд, что в душу мне нацелен, Из тайных недр, из вековых расселин В меня в упор глядит ее зрачок. Недвижный взгляд — он с первого же дня Везде со мной суров и одинаков. Не скрыться от него: из беглых знаков Моих стихов глядит он на меня. И всякий раз, охватывая сразу Все, что я создал по его приказу, Он снова гонит мысль мою вперед. И молча вижу, затаив дыханье, Как изнутри растет его сверканье И в глубь своих глубин меня берет…

КАНАТОХОДЕЦ

Где мертвый город вздыбил лес руин, Повис канат — прямой и напряженный. И кто-то встал. И как завороженный Над страшной глубью двинулся один. Над плеском рук, над суетой людской По зыбкой кромке шел вперед с трудом он, Внизу толпы качался темный гомон, И он ей сверху подал знак рукой. Как вдруг шатнулся, отступил назад И рухнул вниз — на дно зубчатой бездны, И всех на камни в ужасе поверг… Когда ж опять взглянули люди вверх, Увидели: прямой и бесполезный Еще дрожит натянутый канат.

ВОЛШЕБНЫЙ ЛИСТ

Посреди земного бытия ты узрел меж городских развалин желтый лист осеннего литья. Легче дуновенья он повис, отрешен от силы притяженья, не желая опускаться вниз. Он нырял, чтоб всплыть над миром вновь, чтоб застыть в лазури недвижимо, ржавый, как свернувшаяся кровь. Ржавый лист, молитвенно шурша, он глядел на умиранье листьев и насквозь светился, как душа. Став прозрачней божьего лица и существованья неземного и листком из вечного венца, он блеснул, блаженно прояснен, и отлету, и исчезновенью упоенно покорился он. Наземь, в растворенье, в никуда… И как лист осенний, полетела жизнь твоя, отрада и беда. Как она блеснула ввечеру, в миг, когда средь бытия земного желтый лист узрел ты на ветру!