Стихотворения
Шрифт:
если не золотые, то хотя бы серебряные.
Но не терплю я гороховый суп, вот в чем штука,—
особенно с клецками. Обожаю кислые щи,
вот в чем дело,-
особенно со сметаной.
НЕПОНЯТЛИВЫЙ
Звонил ей весь вечер, хотел сказать — люблю!
Но никто не подходил к телефону.
Утром позвонил снова.
Она взяла трубку.
— Какого черта!— сказал я ей.—
Звонил тебе весь вечер!
Где ты шляешься?—
А сам подумал:
«Не
Но вечером позвонил опять.
— Ты знаешь,— признался я ей,—
не могу я что-то понять, люблю тебя или нет?
— Конечно, любишь!— засмеялась она.—
Какой непонятливый!
Мой друг Катулл своей подружке Лесбии собрался было подарить сережки,
да денежки с приятелями пропил.
И подарил он Лесбии бессмертье.
Бабенка эта до сих пор жива.
Она все злится на беспутного Катулла— ведь обещал же подарить сережки!
Когда я прохожу мимо них белой ночью, они смотрят на меня и молчат.
Что означает
молчание зданий,
выстроившихся в ряд
вдоль бесконечных пустынных
и глядящих на меня
не мигая
тысячами окон?
Или они просто спят с открытыми глазами?
ДУРНАЯ ПРИВЫЧКА
Долго я ковырял свою душу, искал в ней изюмину.
Да так и не нашел.
Пришел приятель и говорит:
— Ты что, не видишь?
Вся душа у тебя расковырена!—
Я покраснел
и застегнулся на все пуговицы.
— Ты что, рехнулся?— сказал приятель.—
Как же ты будешь жить-то с расковыренной в кровь душой?— Я побледнел
и стал барабанить пальцами по столу.
— Зачем ты душу-то ковыряешь?— спросил приятель.-
Делать тебе, что ли, нечего?—
Я потупился и говорю:
— Дурная привычка!
ПОГРЕБЕНИЕ ПОЭТА
Был ли кто при погребении поэта, кроме одного полицейского чиновника, сведений не имеется.
Из воспоминаний И. И. Васильева о А. С. Пушкине
Был ли кто при погребении,
кроме одного полицейского чиновника
с распухшей от флюса щекой?
Он прятал щеку в стоячий воротник.
Был ли кто,
кроме этого чиновника и какой-то приблудной дворняжки с отвислыми ушами?
Она вертелась
под ногами у могильщиков.
Был ли кто, кроме чиновника, этой дворняжки и голых весенних деревьев?
Они стояли поодаль, печально опустив головы.
Был ли кто при погребении поэта, кроме полицейского чиновника с его дурацким флюсом,
паршивой вислоухой дворняжки, скорбных деревьев и низких- серых туч?
Они были недвижимы и глядели сверху в разверстую могилу.
Был ли кто еще?
Кажется,
никого
Через час появилось солнце, пробившись сквозь тучи.
Оно опоздало.
В предгорьях Копет-Дага я жил когда-то.
И, помнится, клубились облака над горными вершинами порою.
Когда же небо было чистым и прозрачным, врезались в синеву зубчатые вершины, и синева пред ними в страхе трепетала.
И, помнится, я синеве сочувствовал и, помнится, пытался ей помочь, а синева была за это благодарна.
Жестокость гор в те годы для меня была непостижимой, но и после
она осталась для меня загадкой.
Цицерон, например, владел семью виллами, одна из которых найдена в окрестностях Помпей.
Из книг
Уступи мне, Цицерон,
одну свою виллу-
у тебя их вон сколько!
Подари мне, Цицерон, хоть небольшую старенькую виллу — хочется пожить на лоне природы. Да отдай ты мне, Цицерон, эту ветхую заброшенную виллу у подножия Везувия —
она же тебе ни к чему!
Отдаешь?
Вот спасибо!
А я думал, что ты жадина.
Целый месяц я блаженствовал на роскошной,
беломраморной, многоколонной, украшенной фресками, уставленной статуями.
увитой розами сказочной вилле, пока Везувий не проснулся.
Целый день
я любовался его извержением, пока не погиб.
Целую вечность я пролежал
под толщей камней и пепла, пока мой прах не откопали.
Будь здоров, Цицерон, подаривший мне виллу в Кампанье! Да хранят тебя богиі
I Г. Алексеев
Сидит,
сложив руки на коленках. Чего-то ждет.
Пальцы тонкие, хрупкие, нежные.
Ногти длинные, острые, красные.
Коленки круглые, гладкие, белые.
Чего она ждет-то?
Ясное дело — счастья.
Оно уже идет к ней, оно уже подходит, оно уже на пороге, оно уже пришло.
Тут она вскрикивает, вскакивает и бросается наутек испугалась, бедняжка, своего счастья.
Счастье пускается за ней вдогонку.
Смех, да и только! Счастье несется за ней большими прыжками.
Страх, да и только! Счастье настигнет ее, беглянку.
Нет ей спасенья!
Кто же это может
спастись от счастья?
Глупость какая!
џ џ џ
Какие мы, однако, смешные!
У каждого есть тело —
бестелесных вроде бы нет, у каждого есть душа —
хоть маленькая, да имеется, у каждого в груди что-то стучит — представьте себе, у каждого!— и каждому хочется неземного счастья — ей-богу, каждому!