Стихотворения
Шрифт:
Друзья мои по роте и по взводу
ушли назад, оставив рубежи,
и похоронная команда на подводу
меня забыла в среду положить.
И я лежал и пушек не пугался,
напуганный до смерти всей войной.
И подошел ко мне какой-то гансик
и наклонился тихо надо мной.
И обомлел недавний гитлер-югенд,
узнав в моем лице свое лицо,
и удивленно плакал он,
моей или своей судьбы концом.
О жизни не имея и понятья,
о смерти рассуждая, как старик,
он бормотал молитвы ли, проклятья,
но я не понимал его язык.
И чтоб не видеть глаз моих незрячих,
в земле немецкой мой недавний враг
он закопал меня, немецкий мальчик.
От смерти думал откупиться так.
А через день, когда вернулись наши,
убитый Ганс в обочине лежал.
Мой друг сказал:"Как он похож на Сашку...
Теперь уж не найдешь его... А жаль."
И я лежу уже десятилетья
в земле чужой, я к этому привык.
И слышу: надо мной играют дети,
но я не понимаю их язык.
1978
НЕ ПОНИМАЕМ...
Честно живем и не верим в наветы,
друга порой от души обнимаем,
а для чего существуем на свете -не понимаем...
Вместо сочувствия дарим советы,
роль для себя сочиним и играем,
слова простого, как небо и ветер, не понимаем...
И безоглядно все реже мы верим,
копья уже никогда не ломаем,
и объясняя любые потери, не понимаем...
Где наша мудрость? Осталась усталость.
Цепи ничтожны, а мысли туманны.
Как это- юность и сразу же старость? не понимаем...
Осточертевшие с детства уроки
детям своим безнадежно внушаем,
где наша правда? и где наши сроки? Не понимаем...
Но отстают неудачи и беды,
снова для жизни хватает ума нам.
Снова считаем рубли и победы... Все понимаем, все понимаем...
1978
ФЛАМИНГО
Пугливая птица фламинго,
ты от стаи отбилась и машешь
розоватыми крыльями длинно -
рукавами нарядной рубашки!
И летишь ты от края до края
по маршрутам, в которые веришь.
Может, выбьют не сердце, а перья
из тебя по пути, дорогая,
фламинго...
Как тобой любовались фламандцы,
целясь в тело изящное кистью,
и застыли прекрасные танцы,
как в полете осенние листья.
Бесконечную "Красную
как поэму вселенной листая,
вижу строфами стройные стаи -
перелетной свободы вериги,
фламинго...
Ах, какая печальная доля
быть добычей людей и стихии!
воспою тебя радостней болью -
эти вздохи и клики глухие.
Но какая прекрасная доля -
миллионы смертей пролетая,
выпасть вдруг из расстроенной стаи,
быть убитой, но в небе, на воле,
фламинго...
1978
СОНЕТ ОРФЕЯ
Нет, оценить не можем мы
того, что нам судьба послала.
Вот так Орфею было мало
вести любимую из тьмы.
Из нелюбви, как из тюрьмы,
мы убегаем с кем попало,
не повернув свой взгляд к началу,
забвеньем облегчив умы.
Но если осенью ненастной,
или в другой какой-то срок,
нам выпадет внезапно счастье,
мы вдруг умнеем от тревог,
и оглянувшись очень мудро,
опять одни встречаем утро.
1978
ИГРАЕТ ЧАРЛИ ПАРКЕТ
1
Эта музыка — плотная масса. . .
Превращается пот в хлеб и масло,
в ЛСД, героин, джин Бифитер,
как алмазная грань в жир графита.
Чарли-черт!
Сакс-Овидий...
Так течет
в Аиде
Стикс.
И сказал
Картасар —
. . .сакс, секс, сикс. . .
2
Старый пьяный кул-джез сник —
на легато колдует кудесник —
нот частицы —
иксы без масс,
глаза безлицы,
взгляд сквозь нас.
Эта легкая песнь
выше месс,
ключ использован весь,
нотам нет мест.
3
В небе музыки ас
(слезы вытри),
как в палитре Сезанн —
гез прехитрый.
Кикс, как кекс, . .
. . .сикс, сакс, секс —
1978
БЕССОНИЦА
Жестокое свойство бессонных ночей -
песчаное дно у сетчатки,
опасная горечь невнятных речей
в закрытых страницах тетрадки.
Оставишь ли подслеповатой рукой
пятичасовые рифмовки,
скликая к постели под свой непокой
года немытья и шамовки.
Пытаешь ли память, как новый юрист -
пупок социальной системы,