Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день,Укрывшися лесов в таинственную сень,Или под ветвями пустынныя рябины,Смотреть на синие, туманные равнины.Тогда приходит Пан с толпою пастухов;И пляшут вкруг меня на бархате лугов.Но чаще бог овец ко мне в уединеньеЯвляется, ведя святое вдохновенье:Главу рогатую ласкает легкий хмель,В одной руке его стакан, в другой свирель!Он учит петь меня; и я в тиши дубравыИграю и пою, не зная жажды славы.
20
Пан
В автографе – позднейшая помета Лермонтова в скобках: «В Середникове».
Середниково – подмосковное имение брата бабушки Лермонтова Е. А. Арсеньевой, Дмитрия Алексеевича Столыпина.
Ты знал ли дикий край, под знойными лучами,Где рощи и луга поблекшие цветут?Где хитрость и беспечность злобе дань несут?Где сердце жителей волнуемо страстями?И где являются поройУмы и хладные и твердые, как камень?Но мощь их давится безвременной тоской,И рано гаснет в них добра спокойный пламень.Там рано жизнь тяжка бывает для людей,Там за утехами несется укоризна,Там стонет человек от рабства и цепей!..Друг! этот край… моя отчизна!
21
Жалобы турка
Турция воспринималась как образец деспотического государства; это представление в особенности укрепилось после начала освободительной борьбы греков. Несомненен иносказательный характер стихотворения, в котором отразилось отношение Лермонтова к русской политической системе и крепостному праву как одному из наиболее уродливых его проявлений.
Политический смысл стихотворения замаскирован заглавием. Прием иносказания был обычен для передовой русской литературы того времени (ср. Пушкин «К Лицинию», Рылеев «К временщику», Полежаев «Песнь пленного ирокезца», Ф. Глинка «Плач плененных иудеев» и др.).
А вот мнение 14-летнего подростка о политическом устройстве России, я так думаю, никого вообще не интересует.
P. S.Ах! если ты меня поймешь,Прости свободные намеки;Пусть истину скрывает ложь:Что ж делать? – Все мы человеки!..
К N. ***
Не играй моей тоской, [22]И холодной и немой.Для меня бывает время:Как о прошлом вспомню я,Сердце (бог тому судья)Жмет неведомое бремя!..Я хладею и горю,Сам с собою говорю;Внемлю смертному напеву;Я гляжу на бег реки,На удар моей руки,На поверженную деву!Я ищу в ее глазах,В изменившихся чертах,Искру муки, угрызенья;Но напрасно! злобный рокНачертать сего не мог,Чтоб мое спокоить мщенье!
22
К N. N.*** («Не играй моей тоской…»)
И. Л. Андроникашвили предполагает, что стихотворение обращено к Михаилу Сабурову, к которому относятся «Посвящение. N. N.» и «К N. N.», находящиеся в одной тетради с настоящим стихотворением («Мелкие стихотворения. Москва в 1829 г.»).
Черкешенка
Врубель. Восточная сюита
Я видел вас: холмы и нивы,Разнообразных гор кусты,Природы дикой красоты,Степей глухих народ счастливыйИ нравы тихой простоты!Но там, где Терек протекает,Черкешенку я увидал, —Взор девы сердце приковал;И мысль невольно улетаетБродить средь милых, дальных скал…Так дух раскаяния, звукиПослышав райские, летитУзреть еще небесный вид:Так стон любви, страстей и мукиДо гроба в памяти звучит.
Ответ
Кто муки знал когда-нибудьИ чьи к любви закрылись вежды,Того от страха и надеждыВторично не забьется грудь.Он любит мрак уединенья.Он больше незнаком с слезой,Пред ним исчезли упоеньяМечты бесплодной и пустой.Он чувств лишен: так пень лесной,Постигнут молньей, догорает,Погас – и скрылся жизни сок,Он мертвых ветвей не питает, —На нем печать оставил рок.
Два сокола
Степь, синея, расстилаласьБлиз Азовских берегов;Запад гас, и ночь спускалась;Вихрь скользил между холмов.И, тряхнувшись, в поле дикомСерый сокол тихо сел;И к нему с ответным крикомБрат стрелою прилетел.«Братец, братец, что ты видел?Расскажи мне поскорей».«Ах, я свет возненавиделИ безжалостных людей».«Что ж ты видел там худого?»«Кучу каменных сердец:Деве смех тоска милого,Для детей тиран отец.Девы мукой слез правдивыхВеселятся
как игрой;И у ног самолюбивыхГибнут юноши толпой!..Братец, братец! ты что ж видел?Расскажи мне поскорей!»«Свет и я возненавиделИ изменчивых людей.Ношею обманов скрытыхЮность там удручена,Вспоминаний ядовитыхСтарость мрачная полна.Гордость, верь ты мне, прекраснойЗабывается порой;Но измена девы страстнойНож для сердца вековой!..»
Грузинская песня
Жила грузинка молодая, [23]В гареме душном увядая;Случилось раз:Из черных глазАлмаз любви, печали сын,Скатился:Ах, ею старый армянинГордился!..Вокруг нее кристалл, рубины;Но как не плакать от кручиныУ старика?Его рука Ласкает деву всякий день:И что же? —Скрываются красы как тень.О боже!..Он опасается измены.Его высоки, крепки стены;Но все любовьПрезрела.ВновьРумянец на щеках живойЯвился.И перл между ресниц поройНе бился…Но армянин открыл коварность,Измену и неблагодарностьКак перенесть!Досада, месть,Впервые вас он только самИзведал!И труп преступницы волнамОн предал.
23
Грузинская песня
В автографе – приписка в скобках: «Слышано мною что-то подобное на Кавказе». Первый у Лермонтова опыт подражания народной песне.
Мой демон
Врубель. Голова демона
Собранье зол его стихия. [24]Носясь меж дымных облаков,Он любит бури роковые,И пену рек, и шум дубров.Меж листьев желтых, облетевших,Стоит его недвижный трон;На нем, средь ветров онемевших,Сидит уныл и мрачен он.Он недоверчивость вселяет,Он презрел чистую любовь,Он все моленья отвергает,Он равнодушно видит кровьИ звук высоких ощущенийОн давит голосом страстей,И муза кротких вдохновенийСтрашится неземных очей.
24
Мой демон
Написано одновременно с началом работы Лермонтова над поэмой «Демон».
Лермонтов развивает образ, намеченный Пушкиным в стихотворении «Демон» (1828); у Пушкина Лермонтов взял и самое название (первоначально пушкинское стихотворение было напечатано под заглавием «Мой демон»). В 1831 г. Лермонтов переработал это стихотворение (см. «Мой демон», стр. 251).
Жена Севера
Покрыта таинств легкой сеткой,Меж скал полуночной страныОна являлася нередкоВ года волшебной старины.И Финна дикие сыныЕй храмины сооружали,Как грозной дочери богов,И скальды северных лесовЕй вдохновенье посвящали.Кто зрел ее, тот умирал.И слух в угрюмой полуночиБродил, что будто как металлЯзвили голубые очи.И только скальды лишь моглиСмотреть на деву издали.Они платили песнопеньемЗа пламенный восторга час;И пробужден немым виденьемБыл строен их невнятный глас!..
К другу
Взлелеянный на лоне вдохновенья, [25]С деятельной и пылкою душой,Я не пленен небесной красотой;Но я ищу земного упоенья.Любовь пройдет, как тень пустого сна.Не буду я счастливым близ прекрасной;Но ты меня не спрашивай напрасно:Ты, друг, узнать не должен, кто она.Навек мы с ней разлучены судьбою,Я победить жестокость не умел.Но я ношу отказ и месть с собою,Но я в любви моей закоренел.Так вор седой заглохшия дубравыНе кается еще в своих грехах:Еще он путников, соседей страх,И мил ему товарищ, нож кровавый!..Стремится медленно толпа людей,До гроба самого от самой колыбели,Игралищем и рока и страстей,К одной, святой, неизъяснимой цели.И я к высокому в порыве дум живых,И я душой летел во дни былые;Но мне милей страдания земные:Я к ним привык и не оставлю их…
25
К другу («Взлелеянный на лоне вдохновенья…»)
Первоначальное заглавие «Эпилог (к Д…ву)», то есть к Дурнову.