Стихотворения

Кобылинский Лев Львович

Видения святой Терезы

I.

Четыре дня томительного сна, четыре дня предчувствий беспокойных, и, наконец, душа отрешена. Вот развернул извивы звений стройных торжественно-рыдающий хорал взываний и молитв заупокойных. Он близился, он грустно замирал, и было мне, почившей так прекрасно, следить, как в сердце пламень догорал, и улыбаться странно-безучастно, смотря, как к золотому гробу мать и две сестры в слезах прильнули страстно. Легла на сердце строгая печать, им был восторг мои тайный непонятен, не смела я их слезы понимать. Вдруг тихий зов сквозь сон стал сердцу внятен, и взор скорбящий в душу мне проник, и вспыхнули огни кровавых пятен, меня назвал Он трижды и поник, а я, ответ замедлив свой, не знала, то был ли голос Агнца, иль в тот миг моя ж душа меня именовала; но я была безгласна как дитя, на

милосердье Агнца уповала. Он улыбнулся, содрогнулась я,— а там, внизу, из брошенного тела, скользнув по гробу, выползла змея, клубясь, свивала звенья и свистела и горстью мертвой пепла стала вдруг, и вот я к Жениху простерла смело огни моих крестообразных рук, и дивные предстали мне виденья среди моих неизреченных мук: был искус первый — искус нисхожденья, душа была низвергнута во Ад, вокруг, стеня, толпились привиденья, и в той стране, где нет пути назад, черты родные всех, что сердцу святы, я встретила и отвратила взгляд. Была дыханьем огненным объята я у разверстой пасти Сатаны, заскрежетал он, словно мавр проклятый, но вождь незримый с правой стороны со мною шел, мне в сердце проливая целительную влагу тишины. За Женихом я шла, не уставая. и невредима посреди огней свершала путь, молясь и уповая, сквозь все ряды мятущихся теней по лестнице великой очищенья и через седмь священных ступеней. И каждый миг чрез новые мученья меня влекла незримая рука, изнемогая в муках восхожденья, пережила я долгие века…

II.

Услышав зов, склонилась я к подножью, дух ангельский и девственное тело предав Кресту, объята сладкой дрожью, и, плоть свергая, тихо отлетела. (Последнее то было обрученье!) Поникли руки, грудь похолодела, и замерло предсмертное биение; вот отступили дальше в полумрак мерцанья, славословья, песнопенья; как воск мощей, простерта в строгой раке, беззвучно я запела «Agnus Dei!», и вот святые проступили знаки; и миг последний был всего страшнее, но тень крыла мне очи оградила, я каждый миг свободней и смелее по ступеням безмолвья восходила, и близясь каждый миг к иным преградам, при шаге каждом крепла в сердце сила. Мой верный Страж ступал со мною рядом, меня в пути высоком ободряя то благостным, то непреклонным взглядом. Вот заструились дуновенья Рая неизреченны и невыразимы, и луч не дрогнул, сердце мне пронзая. А там, внизу, как стадо агнцев, дымы, у наших ног теснясь благочестиво, не двигались… Но мы неуловимы, их ласке улыбнувшись торопливо, влекомы восхождением упорным, восстали там, где для души счастливой последний путь отверст в окне узорном, где искони в борении согласном — два светоча на перепутьи горном — луч белой Розы сочетался с красным… Взглянула я, и вдруг померкли взоры, и лик Вождя явился мне ужасным, я вопросила с трепетом: «Который?» Смешалось все, и сердце ослабело, и замолчали ангельские хоры. Я взоры вниз потупила несмело, в груди сомненье страшное проснулось: «Чье мертвое внизу простерто тело?» — и вдруг в смертельном ужасе очнулась.

О кресте святой Терезы

В урочный час и на условном месте она пришла и стала у Креста: «Я здесь, Жених, предстань Своей невесте!» — шепнули робко строгие уста; в потоке слез к Его ногам покорно была ее молитва пролита, и черный Крест на нити четок черной, пылая, сжала жаркая рука; она призыв твердила свой упорно, и вдруг, светло-прозрачна и легка, восхищенная силой несказанной, всему земному стала далека. и свет пронзил ей сердце, и нежданно ее очам разверзшимся предстал Жених, лучами славы осиянный, и, затмевая звезды, Он блистал, как в час великой славы на Фаворе, Он трижды «Мир вам!» тихо прошептал, но та же скорбь таилась в светлом взоре… И, Крест омыв ручьем блаженных слез, каких еще не исторгало горе, «С рабой своей пребудь вовек, Христос!» — она, раскрыв объятия, взмолилась, вся зажжена огнем безумных грез; над ними время вдруг остановилось, и Он коснулся черного Креста, все белым светом дивно озарилось, и взор слепила каждая черта… Вот снова мрак соткал свои покровы, но грудь ее лучами залита, нетленная звезда во тьме суровой, сияет Крест пылающий на ней и каждый миг, исполнясь силой новой, все лучезарней, чище и сильней, горят, его осыпавши чудесно, узоры ослепительных камней — в слезах земли зажжен огонь небесный!

Святой Терезе

Молюсь Тебе затем, что пять веков легли меж нас, как строгие преграды, Ты падший дух выводишь из оков и

не слепишь мои больные взгляды, как солнца лик сквозь глыбы облаков! Сойди в мой склеп надменна, как инфанта, вся, как невеста, девственно-чиста, мои давно безгласные уста зовут Тебя: «О Santa, Santa, Santa!», дай силу мне стать рыцарем Христа! Ты в сонме тех, чей каждый шаг — победа, чей взор — огонь, чьи слезы — благодать, родной страны печальница и мать, вручи мне тайну ангельской беседы, овце чужой приди спасенье дать! В пыланиях своих не зная меры, Ты истязала девственную плоть, обеты «Vulnerari», «Ne ridere!» Ты приняла покорно, и Господь Твой дух вознес к огням последней сферы! Проклятья, вопли ужаса и дым стремились ввысь, пылали квемадеро, но Ты предстала знаменьем святым, два пламени твои: Любовь и Вера вдруг вознеслись виденьем золотым. Ты в наши дни — лишь имя, лишь преданье, но памятны для сердца все рыданья, все лепестки Твоих девичьих грез, растоптанных Тобой без состраданья, и язвы все, что ведал лишь Христос! Страдалица, Твой образ кротко-строгий меня зовет на старые пути!.. В нас озлобленье плоти укроти, и в Замке сердца, в царственном чертоге, как мать, больное сердце приюти!

Ave Maria

Молитва о падшей

Я перед Девой склоняю колени: «Все ей, безумной, прости!» Хмурятся строго вечерние тени: «Бесцельны пред ней все пути!» Я перед Девой склоняю колени: «Все ей, погибшей, прости!» Шепчут зловеще вечерние тени: «За нас, за нас отомсти!» Я перед Матерью пал на колени: «Матери Матерь, прости!» Плача, поникли полночные тени: «Все отпусти!»

Перед боем

Горестно носятся в далях просторных ветра глухие рыданья, странно размерены криков дозорных чередованья. Полночь, и лагерь заснул перед боем, лагерь, от боя усталый; день отпевая пронзительным воем, плачут шакалы. Месяц недобрый меж облак бессонных лагерь обходит дозором. ищет он. ищет бойцов обреченных пристальным взором. Час их последний и ясен, и краток, снятся им сны золотые, благостно шествует мимо палаток Дева Мария.

Maris Stella

(Эредиа)

Их жены падают с молитвой на колена, одеты в шерсть и лен; под ними скал гряда, простерши длани ввысь, они глядят туда. где грани острова обозначает пена. Бесстрашных моряков отвага — неизменна… Их гавань дальняя манила в царство льда, их дружная семья теперь стеклась сюда… И вот, возврата нет, им не уйти из плена. Дробясь о берега, рыдает вал морской, он ищет, он зовет Тебя, Звезда святая! Надежда гибнущих в пустыне роковой!.. На загорелых лбах морщины собирая, далекий Angelus гудит над лоном вод и замирает там. где бледен небосвод!

Rosa Mystica

Я угасил свой взор, печальную свечу, я пролил чашу слез и чашу опрокинул и вновь молитвенно ее, подняв, придвинул к Твоим живым струям и к твоему лучу. Подобен сладостно-разящему мечу, твой луч рассек мне грудь, как перст ее раздвинул, от просфоры живой потом частицу вынул, и все вокруг горит, и я: горя, свечу. Туда, где голуби ласкают купол строгий, где камень оградил небесные чертоги, душа возносится, обняв святой напев: «Ave Maria!»… Пусть из нежно-голубого в луч фиолетовый Ты превратишься снова, о, Rosa mystica, Святая Дева дев!..

Моей Мадонне

Ко мне примчался белый конь, то — конь моей Мадонны… Мы скачем, я пою Огонь душой, навек сожженной, мы скачем… Я пою Огонь душой освобожденной! Ко мне на грудь из царства звезд спустился Лебедь снежный. весь распростерт, как белый Крест, он — вестник смерти нежной, и вот, пою мой белый Крест я в радости безбрежной! И вот опять на грудь мою спустился Ангел Рая, Марию-Розу я пою от радости сгорая! И песнь моя поет в Раю, поет, не умирая!

Деве Марии

Вновь движется и меркнет, и сверкает Твой кроткий лик, Святая Роза роз, опять в душе, струясь, не иссякает дар благодатный тихих, теплых слез. Как сладостно мой разум преклоненный в рыданиях органа изнемог, и как легко, полетом окрыленный, я, нищ и наг, переступил порог. Расширен взор и строгий, и прилежный, и в цепь одну сомкнулась с дланью длань, в Твоем саду, в Раю Марии нежной я — над ручьем играющая лань. Приди, мой Ангел, стань у двери храма, там, где ее преклонена глава, укрой свой лик в покровы фимиама и мне шепни забытые слова. Как чистый воск, весь мир плывет и тает, вокруг ни очертаний, ни границ. Се на крылах недвижных низлетает чистейшая из чистых голубиц. Как в Матери, душа черты родные вдруг узнает, Тобой опалена, и что тому земные имена, кто дышит сладким именем «Мария!»