Стихотворения

Браун Николай Леопольдович

1965

Сергей Есенин

В этом имени — слово есень, Осень, ясень, осенний цвет. Что-то есть в нем от русских песен, Поднебесье, тихие веси, Сень березы И синь-рассвет. Что-то есть в нем и от весенней Грусти, юности, чистоты… Только скажут: Сергей Есенин — Всей России встают черты: И над заводью месяц тонкий, И в степи, у заросших троп, Красногривого жеребенка Неуклюжий, смешной галоп, И весенних, осин сережки, И рязанского неба ширь, И проселочные дорожки, И приокские камыши. А я помню его живого, Златоуста, А я слыхал, Как слетало златое слово В затаивший дыханье зал, И как в души оно врывалось, Мучась, жалуясь, ворожа, И

как в нем закипала ярость Пугачевского мятежа. Слово болью шло, замирая, Будто било в колокола, — Русь, Россия — не надо рая, Только ты бы одна жила!.. …Если б черное знать предвестье И от гибели остеречь!.. Только руки в широком жесте Выше плеч летят, Выше плеч. Над Россией летят… Есенин! Осень, есень, осенний цвет. Все равно — это цвет весенний, Сень березы И синь-рассвет.

1965

Звезды мои

Звезды мои, собеседники долгих ночей! Пусть говорят, что удел ваш — холодная черная бездна, Что за веками века, тысячи лет, миллионы Обречены вы смотреть не мигая, Взором холодным в холодные Вечности очи. Не был я в бездне той черной и вас я такими не видел, Здесь же, в прохладе земной, сквозь деревьев притихшие листья, Дышит, мерцает, трепещет живая душа мирозданья, Ваша душа, собеседники долгих ночей! В радости — радуюсь вам и любуюсь я вами, В горести — жалуюсь вам сквозь земные соленые слезы. Звезды мои! Оставайтесь навеки такими — Радуйте взоры живых, трепещите, дышите, мерцайте!

1965

Хвала рукам

Не унижайте рук. Их изваянье На пьедестал бы надо возвести. Они достойны отлитыми быть Из самого достойного металла. Чт'o медь! Чт'o бронза! Я бы отлил их Из золота, горящего, как солнце, — Они, как солнца свет, животворящи, Как два луча, дарованных земле, Два рычага, которым все под силу. Руками пращур вытесал топор, Огонь добыли руки Прометея, Дедал рукам обязан взлету в небо, Родили руки первый звук струны, И вздох смычка, и рокотанье клавиш, Они коснулись кистью полотна И научили краски петь и плакать. Не станет их — и все осиротеет, Без них бурьяном порастут поля, Оглохнут струны и ослепнут краски, Без них бумаги мертвые рулоны Не оживит пророческое слово, И вся земля пустынею безмолвной Предстанет нам. Не унижайте рук.

1965

«Я скульптором хотел бы стать в моих стихах…»

Я скульптором хотел бы стать в моих Стихах, берущих мир в свою орбиту, Чтоб я не только краски, но и форму В словах послушных мог воссоздавать. Я осязать хочу шероховатость Березовой коры, земной дороги, И облака летящего округлость, И каменную выпуклость горы. Хочу лепить я мускулы литые Молотобойца и крыло касатки, И легкий луч девической улыбки, И трепетную сдержанность коня. И я хочу, чтоб созданное мной Не каменело мертвым изваяньем, Но чтоб дышало, пело, красовалось, Живой душой светилось изнутри.

1965

«Черчу я свой чертеж…»

Черчу я свой чертеж. Я теорему Искусства в нем обязан доказать. Я в нем обязан жизнь раскрыть как тему И все концы с началами связать. А жизнь глушит, кружит неразберихой, Смешав следы начала и конца, Как лабиринт, Где лишь маячит выход, Как черновик, Где нет еще лица. Но Архимед, гореньем одержимый, Стоял склонясь, не видя ничего, В тот миг, когда копье солдата Рима Упало тенью на чертеж его. Мне б так стоять перед любой расплатой, Чертить чертеж, Зачеркивая ложь, — И пусть потом тупой сапог солдата Сотрет, сомнет, смешает мой чертеж!

1966

Демон

Когда ты бог, ты одинок, как бог. Но если ты — соперник бога, демон, Ты для людей, для всех земных эпох, Соблазном был, загадкой, вечной темой. Дух изнывал, изнемогала страсть В плену молитв, лампад и послушаний, И демона ликующая власть Была запретным знаменем восстаний. Восстаний тела против тех вериг, Что душат плоть, смирив ее елеем, Восстаний

мысли той, что каждый миг Горит святым кощунством Галилея. Ты, отрешенный, не был одинок, Гордец, лишенный горней благодати, Ты стал земным, и гордых духом рати Отозвались тебе со всех дорог. И нарастал восстаний грозный гул, Смешав навек истоки вечных истин. И, как легенда, в слово ты шагнул И на полотнах петь заставил кисти.

1966

«В войну, когда земля моя лежала…»

В войну, когда земля моя лежала В тисках блокад И в горечи утрат, Мне было не до слез и не до жалоб: Я призван был держаться, как солдат. Судьба моя была бы горше плена, Страшнее даже гибели самой, Когда бы встал хоть на одно колено Мой стих, Сраженный хоть одной слезой. Он клятву дал перед землей и небом, Солдатским делом жизнь его была. Он видел смерть, Но плакальщиком не был, Какая б горечь сердце ни рвала. И все мое — Потери, боль, невзгода, Бледнело все, как при огне зола: Шла по земле Трагедия народа, Она моей трагедией была.

1966

Два брата было у меня…

Памяти братьев —

Владимира и Анатолия

Два брата было у меня — их отняла война. Давно забыты их дела, забыты имена. Один ходил на Колчака, прошел огонь и дым, И на Деникина ходил, и вышел невредим. Но был эсэсовской рукой с больничной койки сбит И на какой-то там версте расстрелян и зарыт. Другой в атаку вел солдат, Одессу отбивал И, сталью в голову сражен, к земле навек припал. Припал к весенней он земле, что вся в цветах была, А песня та, что он сложил, одна вперед пошла. Два брата было у меня. Их отняла война. На обелисках без имен горят их имена.

1966

Песня гнева

Памяти композитора Бориса

Гольца — автора «Песни гнева»,

погибшего в дни ленинградской блокады

Он не спит. Он пишет. Мучит голод. Дрожь коптилки. Сумрак ледяной. Что успел он? Так еще он молод! Два десятилетья за спиной. Третье только началось недавно И до половины не дошло… …Нынче ход какой-то своенравный Музыки, встающей на крыло. Будто сами возникают звуки, Нарастают, Крепнут, Не сдержать! В кости клавиш бьют костяшки-руки, И слабеют, Но бегут опять, Слух наполнив Громом, Гулом, Звоном, — Все еще неясно ничего, Все еще охвачено, как стоном, Ярым гневом сердца самого. Но уже отрывисто, Как взрывы, Как на марше топающий взвод, Задыхаясь, Злясь, Нетерпеливо Нота к ноте на листах встает. Все забыто: Голод, сумрак, стужа. Он опять могуч, И в полный рост, В черных душах сея черный ужас, Музыка встает до самых звезд. «Смерть за смерть!» — Взывают миллионы. «Кровь за кровь!» — Сердца им в лад стучат. Взрыв. Огонь. И рушатся вагоны Под откос И к черту, в чертов ад! Он как будто сам в огне, Но руки Коченеют. И темно в глазах. И куда-то прочь уходят звуки, И потерян такта мерный шаг… Но опять встает, поет, взлетает Музыка, И рвется в небосвод, Громом, Гневом, Молнией сверкает, И уже в бессмертие ведет.

1966

Матери

1

Чем дальше расставания Невозвратимый миг, Чем дальше расстояние До рук твоих живых, До рук твоих, До слез твоих, До молний, словно рок, Что высекала черствая Судьба о наш порог. Чем выше вьется лесенка Безжалостных годов, Чем дальше детства песенка, Чем глуше сказки зов, Тем сладостней, Тем явственней Мне рук твоих теплынь, Тем тягостней, Тем яростней, Тоски моей полынь. И эти годы горести, И этот в горле ком — Все, как в забытой повести, — И тот, в тумане, дом, Где шло мое младенчество, Где лес в ночи вздыхал, Где на плече, На плечике Твоем я затихал. Пусть это все потеряно — Все памятью найду! И тверже, И уверенней По жизни я иду.