Стихотворения

Тряпкин Николай Иванович

"Буду Господом наказан, "

Буду Господом наказан, Буду дьяволом помазан, Буду грешником великим Вплоть до Страшного суда. В нашей пакостной юдоли Не сыскать мне лучшей роли, И у дьявола в неволе Закисать нам, господа. Навсегда мне рай заказан — Слишком к тлену я привязан: Что за жизнь без потасовок! Что за вера без хулы! При моём-то несваренье Где мне в райские селенья! Не гожусь для воспаренья — Слишком крылья тяжелы. У подземного Харлама Заплюют меня, как хама, Ах ты, Ванька, мол, чумазый, Пошехонская свинья!.. И пойдёт такое, братцы, Что ни в целости, ни вкратце Не гожусь ни в ваши святцы, Ни в парнасские князья. В нашей пакостной юдоли Слишком много всякой боли — Стоном стонет вся планета, Вся-то матерь наша Русь! Как же тут не огрызаться? Даже с тёщей буду драться! Даже к тёщиной закуске Тут

же задом повернусь! Даже ради очищенья Не пойду на всепрощенье: Зуб за зуб, за око — око! Умирать так умирать: С нашей родиной державной! С нашей чаркой достославной! А что будет там за гробом — И потом смогу узнать. Пусть я Господом наказан, Но и с чёртом ведь не связан. Эх вы, братцы-ленинградцы! Сталинградские орлы! Не гожусь я для смиренья, Не гожусь для воскуренья… Ах, простите, извините — Слишком слёзы тяжелы.

1993

РУСЬ

С одною думой непостижной

Смотрю на твой спокойный лик.

С. Есенин

Сколько прожитых снов! Сколько звездного шума! Сколько весен и зим на плечах! А со мною все та ж непостижная дума И все те же виденья в ночах. И все так же свеча над бессонной страницей Догорает в моей конуре… И цветешь ты во мне луговою зарницей И цветком, что весной на дворе. И опять ухожу я к ракитам далеким И к далеким мостам полевым, Чтобы вновь прокричать журавлем одиноким Над великим простором твоим. Прокурлычу — и вновь не услышу ответа И поникну печальным крылом. Только снова под пологом лунного света Застучишь ты в лесу топором. Узнаю тебя, Русь. И не буду в обиде. И свой подвиг свершу, как смогу. И пускай той ракитой в осенней хламиде Загрущу я в пустынном лугу. И склонюсь под железом высокою рожью, И сорокой скакну у ручья. Ты — единый мой свет на моем раздорожье И единая пристань моя. И вернусь я к своей одинокой светлице Никому не известной тропой… И летит моя дума — полночная птица, — И роняет перо над тобой.

(1973)

НЕТ, Я НЕ ВЫШЕЛ ИЗ НАРОДА!

Нет, я не вышел из народа. О, чернокостная порода! Из твоего крутого рода Я никуда не выходил. И к белой кости, к серой гости Я только с музой езжу в гости. И на всеобщем лишь погосте Меня разбудит Гавриил. И кровь моя — не голубая! Что, голубая? Да худая! Она — венозная, вторая. То — не земля и не вода, А только ил и только сода. А соль вошла в кулак народа. О, чернокостная порода! О, черносошная орда! Пускай я смерд. Но не смердящий. Пускай я пес. Но не скулящий. И пот — мой запах настоящий, Мозоли — перстни на руках! А если вы, мои онучи, Порою черны и вонючи, — Прополощу вас в Божьей туче И просушу на облаках! И даже в рубищах Парижа Да не замучает нас грыжа! И в этих песенках — не жижа, А родниковая вода. Нет, я не вышел из народа. О, чернокостная порода! Из твоего крутого рода Не выходил я никуда.

(1982)

Эх вы, гнутые подковы 

Эх ты, мать земля — сырая,

Эх ты, небо-потолок!..

Эй вы, ироды, изуверы

Или вы забыли о Христе…

Эх, да ну ли!

Н. Тряпкин

Эх вы, гнутые подковы, Утонувшие в пыли! Эх вы, кони, да коровы, Злаки матушки земли! Эх вы, вешние просторы, Эх вы, в поле васильки! Эх вы, радости, да ссоры, Эх вы, тюки, да кульки. Эх вы, очереди всюду, Да прилавков пустота. Эй вы, знавшие Иуду, Да проспавшие Христа! Эх вы, крылья самолёта Над излучинами рек! Да среди водоворота, Ах ты, — русский человек!

Песенка ивана заблудшего

Буду Господом наказан, Буду дьяволом помазан, Буду грешником великим Вплоть до Страшного суда. В нашей пакостной юдоли Не сыскать мне лучшей роли, И у дьявола в неволе Закисать нам, господа. Навсегда мне рай заказан — Слишком к тлену я привязан: Что за жизнь без потасовок! Что за вера без хулы! При моём-то несваренье Где мне в райские селенья! Не гожусь для воспаренья — Слишком крылья тяжелы. У подземного Харлама Заплюют меня, как хама, Ах ты, Ванька, мол, чумазый, Пошехонская свинья!.. И пойдёт такое, братцы, Что ни в целости, ни вкратце Не гожусь ни в ваши святцы, Ни в парнасские князья. В нашей пакостной юдоли Слишком много всякой боли — Стоном стонет вся планета, Вся-то матерь наша Русь! Как же тут не огрызаться? Даже с тёщей буду драться! Даже к тёщиной закуске Тут же задом повернусь! Даже ради очищенья Не

пойду на всепрощенье: Зуб за зуб, за око — око! Умирать так умирать: С нашей родиной державной! С нашей чаркой достославной! А что будет там за гробом — И потом смогу узнать. Пусть я Господом наказан, Но и с чёртом ведь не связан. Эх вы, братцы-ленинградцы! Сталинградские орлы! Не гожусь я для смиренья, Не гожусь для воскуренья… Ах, простите, извините — Слишком слёзы тяжелы.

1993

Песнь о зимнем очаге

Раздуй лежанку, раздуй лежанку, Стели постель. На старой крыше срывая дранку, Дурит метель. В лесную темень уносит ветер Собачий вой, А нам так славно при ярком свете, А мы с тобой. Раздуй лежанку, сними сапожки, Моя краса, Заносит вьюга пути-дорожки, Скрипят леса. На снежных окнах седая проседь, Густой убор, Гуляет вьюга, стучатся лоси На тёплый двор. Гуляет ветер, швыряет ветер Обрывки хвой, А мы смеёмся, а мы как дети, А мы с тобой. А мы прижмёмся, а мы попросим Летучий снег, Чтоб даже лоси в глухом заносе Нашли ночлег.

А НА УЛИЦЕ СНЕГ

А на улице снег, а на улице снег, А на улице снег, снег. Сколько вижу там крыш, сколько вижу там слег, Запорошенных крыш, слег! А в скиту моем глушь, а в скиту моем тишь, А в скиту моем глушь, тишь, Только шорох страниц, да запечная мышь, Осторожная мышь, мышь… А за окнами скрип, а за окнами бег, А над срубами — снег, снег… Сколько всяких там гор! Сколько всяких там рек! А над ними все — снег, снег… Затопляется печь, приближается ночь. И смешаются — печь, ночь. А в душе моей свет. А врази мои — прочь. И тоска моя — прочь, прочь. Загорается дух. Занимается дых (А на улице — снег, снег), Только шорох страниц. Да свечи этой вспых. (А за окнами — снег, снег…) А в кости моей — хруст. А на жердочке дрозд. Ах, по жердочкам — дрозд, дрозд. И слова мои — в рост. И страна моя — в рост. И цветы мои — в рост, в рост. А за окнами — снег. А за окнами — снег. А за окнами — снег, снег. Из-за тысячи гор. Из-за тысячи рек Заколдованный снег, снег…

(1968)

"Как научились воровать! "

Как научились воровать! Воруют все — напропалую. Ворует сын, ворует мать И строит дачу воровскую. Ворует пекарь у печей, Ворует резчик у буханки, Ворует сторож у бахчей, Ворует книжник у стремянки. Ворует врач у порошков, Ворует сварщик у паялки, И даже — тренер у прыжков, И даже — мусорщик у свалки. Воруют грунт из-под двора, Воруют дно из-под кадушки. Воруют совесть у Петра, Воруют душу у Марфушки… Кого просить? Кому кричать? И перед кем стоять в ответе? И что мы будем воровать, Когда растащим все на свете? Я искал твой след неповторимый Да по тем залесьям и краям, — За рекой Печорой, за Витимом И по всем онежским пристаням. Да у той у камской переправы, Да у тех у Кольских берегов… По каким ты шла цветам и травам? У каких ты грелась очагов? И сновали слухи надо мною, Пролетали с вестью облака. И стоял я вровень с той волною, Что просилась в песню на века. Только плыл твой голос журавлиный И, как дым, спускался у воды. Только дым осеннего овина Заметал былинные следы. Только дым от песни многословной, Да и жизнь растаяла как дым… Да куда ж ты скрылась, Ярославна, Перед родом-племенем моим? И пускай всё так же надо мною Пролетают годы и века. Под какой искать тебя стеною? У какого камня-соловка? И грохочут волны с переправы, И кричу вот с тех же берегов: По каким ты шла цветам и травам? У каких ты падала снегов?

1970

"Суматошные скрипы ракит, "

Суматошные скрипы ракит, Снеговая метель-хлопотушка. Не на курьих ли ножках стоит У тебя твоя вдовья избушка? Ни двора, ни крыльца, ни сеней. Только снег, что бельмо, на окошке. Да на крыше концы от жердей — Как у ведьмы надбровные рожки. Да сермягой обитая дверь, Да за вьюгою — ни зги в переулке: Уж не ты ли тут скачешь теперь На какой-то подмазанной втулке? Только ворон — кричи не кричи, Да и ты не страшна мне, колдунья, И всю ночь мы с тобой на печи Да под шубкой твоей да под куньей. Пусть рыдает метель, как сова. Пусть грохочут в лесах бурелому. В нас такие пылают дрова, Что сгорят все другие хоромы. Только ночь, да крутель, да сверчок, Только волчья грызня за избою, Да заглохшая дверь — на крючок, Да сиянье твое надо мною. И всю ночь, как шальная, летит Грозовая под нами подушка, И с питьем недопитым стоит За трубою волшебная кружка.