Стихотворения

Панченко Николай Васильевич

«Сегодня весь день на деревне…»

Сегодня весь день на деревне Кричат красноглазые певни, А в воздухе тлеет тепло. От хат коноплей отгоняет И матовым блеском играет Заплывшее окон стекло. Морщинистой кожею-пленкой Рябится под рощицей тонкой Заозерных заводей ряд. И в пестрых косынках старухи — Давно они — слепы и глухи — По призьбам сычами сидят. Невесело греться на солнце,— Когда уже жизнь веретенце Денечков земных довила; Когда — от кручины и скорби — На спинах повылезли горбы И — смотришь сычом из дупла… А день — и зыбуч, и раздолен. С незримых святых колоколен, С небес — все летят голоса. Ах, жаворонки-колокольцы! В Печеры бредут богомольцы Разлужьем, где клад поднялся. Идите, идите чрез рощи — Увидеть холодные мощи,— По рощам медянка горит… Сутулятся, жмурятся бабы. А

в панской усадьбе, где рябо, Цесарка призывно зарит Свое одиночество вешней Печальной-печальной любовью… <1911>

ЛЕТОМ

Уж солнце, отойдя к лугам, Запало в глубь далеких рощ; И по широким лопухам Закапал редкий крупный дождь. За буйною слезой слеза Ударила в стекло окна; Сверкнула молния в глаза, Блеснула пламенем она,— И гром раскатом дом потряс, И серый сумрак двор закрыл… И щедрый ливень добрый час Шумел в саду и воду лил… Затем, когда гроза ушла,— Лужайка стала озерком, И в небе радуга легла Зеленоватым ободком. Свистели иволги, и свист Переливался и звенел; Ручей болтал, журчал и пел, И сад был ярок, свеж и чист… 1911

ИЗ ЦИКЛА «УЩЕРБ»

Улыбнулся древнею улыбкою — Холодна улыбка полумесяца!— И застыл над люлькой ночи зыбкою, Чтоб загрезил тот, кому не грезится. Бледным пеплом поле заморозило, Замело пригорки за провальями, В просини позеленело озеро Под березами светло-усталыми. Тени в ужасе успели вырасти Длинными, как повилики, стеблями, И плеснулся воздух тягой сырости. Чьими-то губами чуть колеблемый. На паучьих лапах на прогалину Выполз лесовик, в ручье полощется… И в ручье болтается оскаленный, Тот, пред кем закоченела рощица… <1911>

ПАСХА

1. КРАСНАЯ

Пасха красная, Пасха красная. Зелень, бутыли, торты… Но улыбаюсь напрасно я: Балки во льдах затерты. Издали колокол тянется Звоном глухим в окошко. И качаюсь я — белый пьяница. Что — я: улитка, сошка? Веет хутором гул. Украина. Где же бунчук Мазепы, Волосом конским нечаянно Перевитый нелепо?.. Гетману ль никнуть пред радою Иль Запорожью плакать?.. Шум пасхальный, шум, я падаю!.. За огородом — слякоть. Пасха красная, Пасха красная: В толстых бутылях — вина. Месячным серпиком гасну я — Льда на душе не сдвину…

2. ЛЕСНАЯ

Под шепотом, под ветрами сухими Лесная Пасха — нерушимей. И я причастен кроткой схиме. Брожу по узкой радостной поляне И — все милей мне, все желанней Черники точек на беляне. И бусы облачных великолепий — Все дальше, глубже — все нелепей. И небо тонет в синем склепе. В кустах окраинных не испугайся Платком метнувшегося зайца… А в хуторе — на блюде — яйца. Три желтых кулича: два без миндалин, А третий ягодой завален… Кругом — кружки лесных отталин. Кругом — Весна плывет, изюмом вея. Попеть бы с зябликом живее И стать бы вдруг горбуньей-феей… Нос — закорючкой, посох золотистый. Постой в углу, молчи и — выстой Янтарно-звонкие мониста. И, если поцелует, нежно вспыхни: Румянец свежий — ворог ихний. И с дятлом над дуплом затихни… Встречай, встречай на трепетном прогале, В березах — вешние печали, Что эту Пасху укачали, Что душу, как Исуса, искололи Томлением извечной боли. И — утечи скорее в поле. А через межи в хутор белобокий, Звенящий — вон на солнцепеке — Хрустящим стрекотом сороки. И в ясной хате, опустив ресницы, Целуйся с девой длиннолицей. Ведь после поцелуй приснится. И Пасха, алой в небо улетая, Вздохнет, как лес берез, — святая. И вновь вздохну, как и тогда, я… <1911>

«В доме — сонники да кресла…»

В доме — сонники да кресла Да заржавленная пыль… Сказка ль давняя воскресла? Иль завяла нежно быль?.. Ночью каждою я слышу Дряжлый кашель старика… Месяц капает на крышу, Разгребая облака. Туфли шаркают, и люстра Так таинственно звенит, Будто стриж какой-то шустрый Тонко трогает гранит… Ночь плетется, как волчица Свежей осенью к реке… Жалостно комар стучится В паутине-гамаке… Я вздыхаю в кресле сидя. Кресло — маленький ковчег, Отдающий тете Лиде Пламя ласковое нег. Сядешь — скрипнет

и охватит Ленью теплою тебя, И сидишь на пестрой вате, Ночь-притворщицу любя. Ан, не правда? Кто же трется За стеною?.. Старичок? И за домом, у колодца, Без ведра висит крючок?.. У колодца колядует Да смеется синий свет. А в ресницы Дрема дует, В уши сон несет привет… Говорил мне папа строго — Помню прыгала я днем: — Ты при месяце не трогай Кресла в сумраке ночном! Ну и тлей. Забыла папин Я наказ, и — нет тоски… Ручки — в зернах желтых крапин, А на спинке — коготки. <1911>

«Снова август светлый и грустящий…»

Снова август светлый и грустящий, Снова тишь и неба синева; Бродят вздохи, шорохи по чаще, Звоны ветра слышатся едва… Просипит кузнечик на припеке И заглохнет. Пахнет листопад. Листья льнут к земле, как лежебоки; Перегной лесной ореху рад. И дубы уже роняют желудь — Колобками скатанный янтарь. Если хочешь зря посвоеволить, Подойди к дуплу и в сук ударь. И в ответ — не гулко и не глухо — Звякнет домовитое дупло: Дремлют в нем теперь жуки и мухи. Все, что смутно к лету отошло. Все, что было раньше непонятно, Стало ясным, чистым, как хрусталь: Эти звуки, эти тени — пятна, Эта леденеющая даль! Оттого-то небо умиленней, Блеск от солнца — суше и косей,— И на кровью опаленном клене Связки лап зарезанных гусей… <1911>

ГРОЗА

Клубясь тяжелыми клубами, Отодвигая небосклон, Взошла и — просинь над дворами Затушевала с трех сторон. Вдоль по дороге пыль промчалась, Как юркое веретено; Трава под ветром раскачалась; Звеня, захлопнулось окно. Упала капля, вслед другая, И зашумело по листам И, длинный пламень высекая, Загрохотало здесь и там… Но так приветливо сияла Лазури ясной полоса, Что все и верило и ждало: Сейчас-сейчас уйдет гроза, И снова день прозрачно-яркий Раздвинет синий свой шатер,— И радуги цветною аркой, Сквозя, оцепит кругозор!.. 1912

НАКАНУНЕ ОСЕНИ

Уходит август. Стало суше в родной степи. Поля молчат. Снимают яблоки и груши: благоухает ими сад… Кой-где и лист уже краснеет и осыпается, шурша… В истоме сладкой цепенеет моя усталая душа… Окончен труд — и опустели луга и желтые поля; и вот на той еще неделе я слышал крики журавля. Они тянули цепью дружной на юг, за синие моря, туда, где Нил течет жемчужный, струей серебряной горя. Там у высокой пирамиды, свалив дороги долгий груз, они, быть может, вспомнят Русь — родные болота и виды… Как будто с каждою минутой — прозрачный, реже тихий сад… А небеса стеклом сквозят… И грустно-грустно почему-то… Не то я потерял кого-то, кто дорог был душе моей, не то — в глуши родных полей меня баюкает дремота… Но только жаль, так жаль мне лета, что без возврата отошло. И — словно ангела крыло меня в тиши коснулось этой… Природа мирно засыпает и грезит в чутком полусне… Картофель на полях копают, и звонки песни в тишине. И — эти звуки, эти песни, навек родные, шепчут мне: хотя на миг, хотя во сне, о лето красное, воскресни! 1912

ТЕЛЕПЕНЬ И ЕГО СЛУГА

Ражий помещик (длиннющие руки И широченная лапа-ступня), Влезши в короткие (в клеточку) брюки, Брюзгнет, как перепел, день изо дня. Что-то знакомых не видно давненько, Законопатился в отчем и сам… Вон на крыльце (на парадном) ступенька Плесенью кроется: ей бы — ко мхам. Скоро, пожалуй, и крыша из теса Рухнет, расплющив чердачную ларь… Только высокие — в сажень — колеса Катят карету, отживший фонарь. О, как торжественно, в праздник стремится В церковь, влекомая парой коней!.. Спицы мигают. Дорога дымится. А на запятках — в ливрее лакей. Пуху подобно расчесаны баки, Выбрил старательно старый усы… Будка. Баштаны. Отхлынули злаки,— Брешут и к дышлу кидаются псы. Весело телепню: месят подковы, Девки, шарахаясь, липнут к плетню. И расправляется глоткой здоровой: — Эй, вы, такие-сякие, тю-тю! А на запятках, прижавшись, как муха, И расползаясь улыбкой на крик, — Вежливо клонит к окошечку ухо В траченной молью ливрее старик. 1911–1912