Стилист. Том II
Шрифт:
Я уж не говорю о миллиардах, которые мы тратим на поддержку социалистических режимов не только в Европе, но даже в отсталой Африке. Это же бездонная яма! Какие мы там цели преследуем? Всю историю России мы за кого-то заступаемся, и никто не платит нам благодарностью. Бились за болгар с турками — во всех войнах «братушки» воевали против нас. А мы им сейчас шлём и шлём миллиарды инвалютных рублей, на которые у себя могли бы построить сотни, а то и тысячи школ, больниц и квартир. Если посчитать деньги, которые мы вкладываем в поддержание дружественных нам режимов, это получится просто космическая сумма. Вкладывать нужно туда, куда это выгодно, я имею в виду
Я одним глотком влил в себя порцию коньяка, закусив лимонной долькой. Брежнев молчал, ожидая, видимо, что я ещё скажу.
— А что касается защиты наших рубежей, — продолжил я, — то стране не нужна огромная армия, состоящая из миллионов необученных мальчишек, тупо марширующих по плацу или строящих дачи генералам. Кинь их в бой — половина тут же погибнет. Армия должна состоять из специалистов, профессионалов своего дела, знающих, ради чего они рискуют своей жизнью. Я уже не говорю о том, что значимость сухопутных войск, ВМФ и ВВС уже далеко не та, что была лет тридцать назад, почти всё решают ядерные боеголовки, которых у нас с избытком.
Леонид Ильич уже не искрил в мою сторону, наверное, мой спокойный, рассудительный тон на него так подействовал вкупе с выпитым коньяком. Сидел, смотрел в свой пустой бокал, и что-то обдумывал. Наконец поднял голову, тяжело поглядел на меня:
— Вот уж не думал, что услышу такое от парикмахера. Ладно, ступай, мне ещё с дочерью поговорить надо. Если понадобишься — передам через неё.
— Хорошо, но прежде, чем я уйду, возьмите вот это, — я протянул ему заклеенный конверт. — Здесь мои соображения по поводу политико-экономических изменений, которые давно назрели. Прошу, найдите время, чтобы с ними ознакомиться, я даже не буду против, если вы покажете мои записи человеку, которому доверяете. Но только не Юрию Владимировичу и не Суслову. Первый не погнушается и со мной разобраться, и вас, если пойдёте ему наперекор, уберёт, а второй так закостенел в своих убеждениях, что его легче отправить на пенсию, чем в чём-то переубедить. И насчёт здоровья своего всё же подумайте, курение и барбитураты до добра не доведут. Вы мужчина, тем более лидер государства, у вас должна быть сила воли. Ещё раз, с днём рождения вас, Леонид Ильич!
Последние фразы я говорил с нажимом, глядя Брежневу прямо в глаза. Не факт, что моё внушение окажется удачным, но, во всяком случае, попытку я сделал и совесть моя чиста.
У двери провожавшая меня Галина покачала головой:
— Алексей, ну вот что ты сейчас устроил? Отца от твоих слов чуть инсульт не хватил.
— А если бы не сказал, то потом точно хватил бы, когда он надорвётся на работе. И с таблеток ему слезать надо, сама же слышала, он от них всё время сонный ходит. Надеюсь, твой папа адекватно воспринял мою критику. А ты сегодня вечером на дне рождении папы будешь самой красивой.
Ну вот, хоть такой грубой лестью вызывал на её лице улыбку. На лестничной клетке у лифта дежурил человек в штатском. На моё появление он отреагировал удивлённо-тревожным взглядом, я в ответ как можно более искренне улыбнулся:
— Здравствуйте!
После чего нагло прошествовал к лифту, а «штатский» дёрнулся к двери, на ходу вытаскивая из кармана рацию. На первом этаже меня встретил его близнец — такой
Гуляков выцепил меня на следующий день. Видно было, как ему с трудом удаётся сдерживать обуревавшие его чувства.
— Алексей Михайлович, вам не кажется, что вы переходите все границы? — процедил он сквозь зубы.
— Я? Вы о чём, Иннокентий Павлович?
— О чём?! Мало того, что я покрываю ваши левые заработки, так вы ещё и припёрлись к Галине Леонидовне в тот момент, когда к дочери заехал генеральный секретарь ЦК КПСС.
— Так откуда же я знал, что Брежнев заявится, когда я делал Галине Леонидовне причёску?! — с видом невинно оскорблённого заявил я.
— И что там было?
— Ну как что… Поздравил Леонида Ильича с днём рождения, я доделал работу, потом мы выпили по бокалу коньяка в честь именинника и я пошёл.
— И всё?
— И всё, — подтвердил я, глядя на собеседника честными глазами.
Тот буравил меня взглядом, затем, видимо, решив, что я не вру, немного расслабился.
— Ладно, проехали… пока. Кстати, ваша информация по Ерофееву подтвердилась, он действительно собирается подрабатывать редактором и корректором студенческих рефератов в МГУ.
Интересно, бросил ли Венечка курить и ограничил ли себя в питие? Зайти что ли на эту квартирку, проверить… Пока я над этим размышлял, Гуляков подбросил мне новую задачу.
— Сейчас мы с вами кое-куда проедем, там с вами хочет поговорить один человек.
— Это очень срочно? — спросил я, напрягаясь. — А то я на работу опаздываю.
— Срочно, Алексей Михайлович, — ответил тот, поворачивая ключ в замке зажигания. — А насчёт работы не беспокойтесь, вашему директору позвонят.
Дорога заняла не более двадцати минут. «Москвич» заехал во двор дома сталинской постройки, и мы с Гуляковым поднялись на третий этаж. В однокомнатной квартирке, выглядевшей так, словно тут как минимум год никто не жил, нас встретил подтянутый мужчина с проседью в волосах и шрамом у левого виска.
— Яков Петрович, — представился он, протягивая руку.
Я подозревал, что он такой же Яков Петрович, как я Самуил Израилевич. Хотя мог и ошибаться.
— Присаживайтесь, разговор у нас с вами, Алексей Михайлович, будет серьёзный.
Я уж и так понял, что не блины есть позвали. Ну давай, выкладывай, какую пакость приготовил, Яков Петрович. А то вон даже Гулякова и то выпроводил на кухню.
— Алексей Михайлович, мы приготовили для вас задание весьма важное и ответственное и, исходя из того, как вы с ним справитесь, мы сможем делать выводы о том, насколько ценным нештатным сотрудником вы являетесь. И заслуживаете ли вы тех послаблений, которые мы вам оказываем. А послабления, согласитесь, довольно серьёзные.
Я молчал, ожидая продолжения и гадая, какую свинью мне собираются подложить.
— Как у вас с английским языком?
— Да-а… Как сказать, более-менее.
Не признаваться же, что языком Шекспира владею если и хуже самого драматурга, то ненамного. Правда, в те времена, говорят, английский сильно отличался от современного, но это уже частности.
— Надеюсь, этого будет достаточно, — пробормотал Яков Петрович. — Бывали когда-нибудь на Софийской набережной?
— Бывал вроде бы, а что?