Стирающие грани

Ves Garfang

Я слушал, раскрыв рот – и боялся пропустить даже единое слово. Перед моими глазами возникло вдруг существо – красивое и сильное, закованное в цепи – и страдающее от своей обреченности…

– Мы с Аей долго старались, и нашли другую половинку – нам известно, кто этот человек и где он живет. Теперь нам нужно забрать его и отвести в особое место – место заточения другой части души… Но нам могут захотеть помешать. Поэтому нам и нужен кто-то, на кого можно положиться.

Руфус внимательно посмотрел на меня.

– Эт – не переживайте. Я с вами. Эт неправильно – мучить кого-то в тюрьме так долго. Даже если это дракон. Тем более, что он ничего такого не сделал.

–

Благодарю, Карп. Хорошо, что ты понял.

Ая улыбнулась мне и я вдруг почувствовал себя счастливым. Кажется, сбывается моя мечта – совершить нечто этакое, чего не делал никто…

… Мысли кружились хороводом: я качался на ладонях памяти, перебирая свои воспоминания, как драгоценности. Да, по сути – только это у меня и было – моя память, мои мысли… Сейчас, за несколько шагов от смерти, только это у меня и осталось – и я был рад, что умру не безродным и беспамятным Шрамом, а Карпом – славным орком, которому есть что вспомнить. Я видел себя маленьким – на седом от росы лугу, на дышащей ветрами равнине. Видел свою девушку – смешливую и сильную – за это я и любил ее, видел своих родителей, свой дом, куда мне наверняка уже никогда не вернуться… Я видел свой меч, свои драки, свои победы и поражения… Я был богат – ведь мне было что вспомнить. Я видел своих друзей – светловолосую девушку с умными глазами – порывистую, как огонь, и добрую как вода – Аю. И Руфуса – странного, таинственного человека с искалеченной судьбой – который, впрочем, не сломался, и которого она научила любить и быть счастливым. Пускай и недолго – но они были счастливы; и мне безумно жаль, пожалуй, только одного – что они так и не успели сделать то, что считали для себя очень важным. Пускай я и не всегда понимал, о чем они говорили, но я знал одно – они хотели изменить мир к лучшему, добавить ему свободы – и, быть может, иных красок… А еще мне было жаль малыша Симона, который теперь никому на свете не был нужен. Только здесь, в каменном тюремном мешке, я начал понимать, насколько действительно привязался к этому сорванцу… Что ж – прощай, Симон…

Симон…

Сквозь мутную пелену набежавших вдруг на глаза слез я явно увидел лицо мальчика – он стоял на пороге моей темницы.

– Шрам!

Я отвернулся, вытерев лицо. Вот к чему приводит потакание слабостям – начинает мерещиться всякое…

– Шрам! Очнись!

Это прозвучало уже над моим ухом. Я встрепенулся.

– Кто здесь?

– Это я, Симон! Очнись же! Нам надо убираться отсюда, пока они не опомнились.

– Симон? – Я с силой потер глаза, не веря им. – Это точно ты?

– Да, да, Шрамчик, дорогой – нам надо бежать отсюда! Скорее!

– Я бы с удовольствием, но… - я погремел своими цепями. И только теперь увидел еще одного посетителя, что до сих пор молча наблюдал за нами. Это был – судя по одежде – один из солдат церковной гвардии. Могу поклясться, что я никогда раньше его не видел, и в то же время что-то в нем казалось мне до боли знакомым.

По прежнему не говоря ни слова, он подошел ко мне. Сухо щелкнул ключ в замке – и тяжелые цепи плюхнулись на пол. Я вздохнул с радостным облегчением, все еще не вполне понимая, что же тут происходит.

– У нас есть время, пока те ребята в коридоре не очухались – то есть почти ничего, - это были первые слова, которые я от него услышал – и почему-то вздрогнул от звука его голоса.

– Кто… вы? Вас послал верховный Жрец? Он получил мой амулет? – спросил я, неуклюже поднимаясь наконец с пола.

Солдат вдруг застыл на месте и резко обернулся ко мне.

–

Какой еще амулет?

– Я не успел отдать его, - ответил нам обоим Симон, вытаскивая амулет из сумки.

Незнакомец быстро схватил его – и, едва взглянув, отшвырнул на землю, словно это была змея.

– Уходим! – прошипел он. – Но прежде…

Пока мы с Симоном выбрались из моей камеры, он уже успел открыть еще несколько, выпуская на свободу узников.

Только теперь я увидел охранников – бесформенную кучу бесчувственных тел, что валялись тут же, на полу.

– Они что… мертвы?

Вместо ответа Симон только отмахнулся

– Нет! Они живы, только… Очень крепко спят.

– И кто же сделал такое? – переспросил я на всякий случай, хотя ответ был очевиден.

Тем временем солдат церкви уже успел отворить двери почти всех клеток. Когда показались первые из освобожденных узников, он бросил связку ключей им

– Это- ваше. Выпустите остальных. И эти – тоже ваши, - он кивнул на кучу бесчувственных тел на полу. Но помните, что у вас есть время только до рассвета.

Мой спаситель не стал дожидаться ни слов благодарности, ни чего-либо еще; увидев, что мы уже следуем за ним, мужчина уверенно пошел по узкому коридору к двери, ведущей наверх.

Через еще несколько гулких ударов сердца мы были уже на воле. Оставляя за своей спиною тюремную ограду, я все еще не мог поверить, что все это не сон.

Там осталась моя куртка, плащ и – что самое обидное – мой топор – но все это были сущие мелочи по сравнению с тем, что я обрел – свобода и жизнь!

И затхлый городской воздух показался мне – как никогда – сладким…

Быстрым шагом миновав несколько кварталов, нас проводник привел нас к повозке, запряженной пегой тощей лошадкой, сиротливо ожидающей в тупиковой улочке. На подстилке из сена громоздились огромные – и поменьше – бочки.

– Полезайте в бочки…

Наверное, это было самое необычное в моей жизни путешествие – ездить в бочке мне никогда еще не доводилось. И хоть для этого мне пришлось скрутиться почти что в узел – но мне почему-то не пришло голову ругаться. Так же безоговорочно доверился нашему странному провожатому малыш Симон – правда ему, маленькому, это было намного проще – ехал он почти с комфортом…

Несмотря на тесноту, пережитые волнения и бессонная ночь взяли свое – я, кажется, только прикрыл глаза, как тут же мне в глаза удалил свет, а в нос – свежий запах травы.

Когда я выбрался из бочки, то не сразу понял, где очутился – вокруг раскинулись залитые солнечным светом луга. Утреннюю тишину нарушал только шелест ветра в высокой траве и призывное чириканье какой-то пичужки.

Симон уже стоял на земле, выбирая из волос травинки сена. Его лицо тоже было заспанным.

Наш провожатый устало опустился на землю, расстегая ворот солдатской куртки. Только теперь я мог рассмотреть его: это был среднего роста молодой мужчина с пепельными чуть вьющимися волосами – довольно симпатичный, как для человека, заметил я как бы между прочим. Но его появление по прежнему оставалось загадкой.

Он поднял на меня глаза.

– Не сейчас, - покачал головою он, упреждая мои вопросы. – Просто прими это, как данность. На веру, так сказать.

В тот миг, когда глаза наши встретились, словно сотни молний ударили меня прямо в голову. Я не смог вынести этот взгляд. Но стойко вынес и боль, и радость, что вдруг – одновременно - накрыли меня с головой – и даже не вскрикнул.

– Когда-то ты говорил, что ничего не стоит принимать на веру, Руфус, - смог вымолвить я.

Мужчина вздрогнул.