Стивен Эриксон Падение Света

Киницик Карбарн

– Финнест в башне?

Она не спеша кивнула.
– Хочешь знать больше?

– Мое ли это дело?

– Нет, думаю нет, братец. Я мало что сделала. Использовала слабый разум, слишком хрупкий для этого или иного мира. Нет. Это между нами с Драконусом.

– Не знал, что вы расстались в такой страсти.

– Не так. Но потом его слуги предали меня. Я была снисходительна. Принесла дар. Приняла измученную душу и дала ей покой. За это благое дело его спутница доставила мне ужасную боль.
– Олар помедлила и снова повела рукой.
– Посмотри на себя, Каладан. Видишь, как искажен даже твой дар Драконусу?

Все, что стоят с ним рядом, рано или поздно страдают.

Каладан Бруд чуть склонил голову.
– Ты прокляла его.

– Он проклял сам себя!
– Крик сопровождался вспышкой пламени, холл стал походить на преисподнюю. Она захохотала.
– Лучше уходи, братец!

– А твои дочери?

– Я уведу их - неужели не достаточно? Оставим их участь отцу - он не заслужил лучшей доли!

Кивнув, Каладан Бруд вошел в пламя, направившись к входной двери. Огонь пытался сожрать его, лишь отскакивая в стороны. Впрочем, это потребовало от Великого Каменщика напрячь силы. С каждым шагом пол прогибался под стопами.

Языки пламени необычно изгибались, обтекая угол. Зависть замедлила шаги. Все тело ее болело. "Не мои. Но тоже настоящие. Иной вид волшебства. Я чувствую его как встречную волну - смердит моей сущностью, но гораздо сильнее". Она увидела: пламя извивается, формируя лицо бесконечно изменчивое, словно любое выражение - лишь маска, под коей ярится неотразимый жар. "Истины. Вот что скрывает кожа" .

Женское лицо улыбалось и говорило. "Ох, поглядите на себя. Мерзкие девки - вы отдали мне Обиду, но не живое дитя, которое я могла бы защитить. Нет, дитя нерешенное. Зависшее меж жизнью и смертью силой отцовских чар. Да, он лишь искал для вас защиты, отлично зная ваш характер". Улыбка стала шире. "Как всегда, хотел он лишь блага. Какой отец не страшится пережить детей? Но потом ты сломала ей шею".

– Не я! Злоба!

"В сердце две камеры, дочь, и ты была названа в ответ сестре-близняшке. То есть вы были одним, но вас разделили в напрасной надежде ослабить. Но бедная Обида, вышедшая позже - что оставалось ей? Лишена места, лишена дома... какое имя можно было придумать такому ребенку?"

– Это была случайность, мама! Случайность!

Пламя подлетело ближе, лицо раздулось, занимая весь коридор. "Я взяла твою сестру Злобу. Каладан жестоко ее ранил. Мог убить, не отошли я его прочь. Он мог бы убить вас обеих, тем самым предоставив свободу рукам отца. Сколько бы погибло? Слишком много, дитя. Вы не стоите их жизней".

Зависть упала на колени.
– Помоги, мама. Я была плохой.

"Ты от моей крови", отозвалась Олар Этиль. "Уже поэтому я избавлю вас от гнева Финнеста. Но ох, как вы со Злобой отравили его! Она увидит Драконуса. Тем хуже. Ибо вещь внутри скорлупы мало похожа на твоего отца. Но... то, что случится после роковой встречи, разрушит мир".

– Спаси нас! Мы будем хорошими... увидишь!

Тяжелое лицо чуть покачнулось. "Хорошими? Ну, скажу лишь, что у вас будет много времени, чтобы обдумать обещания. А пока

что, дочь, позволь сотворить для вас с сестрой весьма неудобную могилу".

Зависть завизжала, когда пол провалился под ногами, а сверху обрушилась масса обломков камня и дерева, ибо дом начал мучительно разваливаться.

"Она хоронит нас заживо! Мать, ты сука!"

Сендалат ударилась о стену, когда вся башня зашаталась. Струи пара мешались с потоками леденящего холода, вода лилась по ступеням. Вренек ждал ее - почти рядом. Она мысленно видела его. Чуть слышно застонав, заложница продолжила путь наверх.

"Помню башню. Помню дверь. Она мне не нравилась.

Мы ходили наверх следить за битвой. Так много жизней потеряно, души вылетели, излились, вознося в воздух вопли страдания - как они клубились вокруг нас!

Орфанталь... нет, Вренек - нет - не знаю... Не могу думать!"

Она помедлила - и рванулась вверх, словно ее толкал кулак в спину. Вокруг слышались отзвуки злорадного смеха.

"Никогда не была сильной. Мать мне говорила. Не церемонясь. Все мои ошибки. Гелден, наши игры. Дитя, что получилось - я не знала, что так бывает. Если бы мне рассказали, я не стала бы... Но было слишком поздно, и матери пришлось улаживать вещи, как всегда.

Вся эта ложь, все выдумки. Сказала, что я не могу быть матерью. Не с Орфанталем. Нельзя любить ошибку. Нельзя растить ее, следя, как она выходит из-под контроля. Всякое дитя - заложник. Дитя нужно отослать, пока лицо не выцветет в памяти. Вот единственная свобода, что мне осталась, сказала мать".

Она оказалась на площадке перед разбитой дверью черного дерева. Вода лилась из дыры. Камни мерцали, словно в зеве печи, и видно было: вода совершенно черна. "Дорсан Рил. Дар владыки Матери Тьме, путь перемен. Драконус превратил ее в жидкую ночь, в черноту межзвездную.

Видите, как она течет!

Орфанталь. Я иду. Не надо бояться, больше не надо.

Я не хотела сжигать конюшни, но я была зла. На мать. Так зла! Но ох, как визжали лошади!"

Она снова их слышит, будто пламя доносит глас торжества, поднимает среди искр и дыма. Видит юного Вренека, такого маленького, всего в копоти и ожогах, волосы крошатся, глаза полны слез - он вырывается из рук Джинии, словно хочет бежать в конюшни, спасать лошадей.

Потом Орфанталь стоит в стороне, в ночной рубашке, и смотрит на Вренека, прижав кулачок ко рту.

"Тихо, Вренек. Слишком поздно для них. Слишком поздно для всех".

А мать разворачивается и сверкает глазами на конюшего мальчика. "Твоя вина, гаденыш! Слушай их крики, дитя! Ты убил их!" И она идет, поднимая трость. Удары сыплются градом на голову Вренека, на руки и плечи Джинии, и все, что может Сендалат - стоять недвижно, замерзнув, беспомощная, слыша шлепки трости по костям и плоти, глядя на Орфанталя. Тот не понимал ничего.