Стивен Спилберг. Человек, изменивший кинематограф. Биография
Шрифт:
Похоже, этот мальчик обладал крайне высокой степенью чувствительности и исключительной эмоциональной памятью, усиленной беспокойным нравом. Мальчик в мужчине, этакий Пруст со Стэдикамом, который творит чудеса и при этом обуздывает свои страхи. Страшный и невероятный образ ковчега будет удивительно трансформироваться во многих его фильмах, сохраняя ту поразительную универсальность образа, понятную зрителям любой религии и национальной принадлежности.
Глава 2
Стив грызет ногти и слышит голоса
В 1949 году, во многом благодаря Лее (ах да, она уже стала Ли), семья переехала в Нью-Джерси, где Арнольд был нанят RCA (Radio Corporation of America)
Вместо того чтобы попасть в техники на телевидении, как он ожидал, ему поручили работать в военной электронике, разрабатывать схемы в новой области – компьютерные технологии, где транзисторы начали заменять магниты. Это было прекрасное время. Из-за обострения конкуренции с Советским Союзом наконец-то пали все ограничения против евреев в науке, теперь они могли спокойно получать высшее образование; даже один из членов правления RCA – Дэвид Сарнофф – был одним из немногих евреев в высших эшелонах бизнеса. (Другим был владелец CBS, магнат Уильям Пейли, также украинского происхождения.)
То были послевоенные годы эпохи Эйзенхауэра, когда у каждого должны были быть дом, автомобиль и телевизор. В 1949 году у Спилбергов появились первый телевизор и первая младшая сестра Стивена, Энн, которая родилась в Рождество. В 1952 году семья переехала из Камдена в более престижный пригород Хаддон-Тауншип, где они жили до переезда в Аризону в 1957 году. Везде Стивен чувствовал себя аутсайдером. Еще хуже стало в пригородном Фениксе. Мальчик был беспокойным и нервозным.
В Хаддон-Тауншипе селилась разношерстная публика, в отличие от соседнего Хаддона, где неевреи не селились. В Хаддон-Тауншипе проживали протестанты, католики и даже несколько еврейских семей, но костяк – район Кристалл Террас – был в основном христианским. Стивен был крайне шаловлив, любопытен и в то же время негодовал. Его окружали одни женщины: его мать устраивала концерты для дам со всей округи в их гостиной, а сестры – бенефициары непринужденного стиля воспитания Ли, придерживавшейся правила «минимального вмешательства родителей», – рождались и рождались (всего у него будет три сестры). «Я должен был заявить о себе», – сказал он Энди Уорхолу в интервью 1982 года (для ТВ-шоу); в нем же он пожалуется на то, что даже собака у них – девочка. Как и любой мужчина, оказавшийся в меньшинстве и вынужденный обороняться, он превратился в мучителя, любимой жертвой которого стали все представительницы противоположного пола, ближайшими из которых оказались сестры. Самый его любимый трюк заключался в том, чтобы запереть их в чулане, а затем сунуть в лицо пластиковый череп с внезапно зажженым фонариком внутри. Постепенно его жертвами становились все женщины по соседству, Лея лишь пожимала плечами. «Даже в пакостях он был оригинален, – скажет она позднее. – Ведь у нас не было книг, в которых бы было написано, что с ним делать»2.
Он был взволнован, энергичен, любопытен, боязлив. А еще он начал грызть ногти. Он плохо учился в школе, но был очарован радио и телевидением, причем не столько картинкой, сколько звуком, – мог часами сидеть и слушать: ему казалось, что сквозь шумы и помехи эфира его зовут загадочные голоса. Как он рассказывал в интервью Уорхолу, это были одни из тех слуховых явлений, которые имели обыкновение встречаться в беспорядке между сигналами, но он-то был уверен, что это предназначенные
Он холил свои фобии и коллекционировал страхи. Одним из самых чудовищных порождений его воображения стала тень клена, росшего под его окном (оно появлялось в «Полтергейсте»): темными ночами, когда за окном бушевала буря, оно превращалось в призрачное чудовище наподобие гибры, чьи корявые ветви, словно кривые пальцы ведьмы, тянулись к мальчику. Все эти порождения собственного разума, сдобренные страшными сценами из репертуара Диснея, Стивен виртуозно превратит из собственных страхов в инструмент гениального запугивания публики – прием, много раз опробованный на собственных сестрах.
Отец часто отсутствовал дома, что ужасно возмущало Стивена. Однажды Арнольд пришел домой с транзистором. «Это будущее», – объявил он, передав его Стивену. Мальчик моментально проглотил этот полупроводник. «Я говорил, что это ваше будущее, – позднее сказал Спилберг в интервью журналу Time. – Но не мое»3. Испытывая амбивалентные чувства к отцу, мальчик пытался сделать все, что угодно, лишь бы быть отцу интересным – пусть даже в ожидании этого пришлось бы съесть инженерное чудо, созданное его отцом.
Вероятно, в это время Стивен начал формировать образ Арнольда-злодея: вечно отсутствующего отца, интеллектуального (или бестолкового) ботаника. Он не мог идентифицировать себя ни с одним из двух мужчин в своей жизни, не мог найти пример для подражания. Арнольд любил учиться – Стивен ненавидел школу. Дедушка Фивель, который часто бывал в гостях, был противоположной крайностью. По большей части Спилберги, кажется, расстраивали его даже больше, чем сам Стивен может упомнить. Он был пучком энергии, и если его садистские тенденции тревожили некоторых родителей, то среди друзей он был чрезвычайно популярен благодаря таким «шалостям», как, например, камера пыток, которую он построил в подвале. И ничто не било так больно по ощущению собственной отчужденности мальчика, как визиты ортодоксального деда. Фивель был непостижимым, другим – он приносил с собой культуру гетто, культуру избранного народа.
Семья лишь время от времени посещала синагогу; однажды Спилберг назовет эти попытки есть кошерную пищу только во время визитов раввина, бабушек и дедушек «кошерной показухой». Однажды Лее и Стивену даже пришлось спрятать омаров под кровать. Дедушка Фивель «говорил смешно» (по словам одного соседа) и одевался чудно. Стивен до ужаса боялся деда, который внезапно появлялся на крыльце как ветхозаветный пророк прямо в тот момент, когда мальчик играл с друзьями. В эти минуты он делал вид, что не знает этого бородатого старика.
Эти этнические культурные потрясения будут раздирать жизнь мальчика в эпоху 50-х, когда с одной стороны его учат, что все свободны и равны, а с другой – словно бы нашептывают: не забывай, ты еврей. Дома, сидя на коленях у дедушки, он слушает ужасные рассказы о прогромах: во тьме ночной семью разбудил лай собак, топот копыт и крики людей – так по местечку пронесся вихрь казаков, поджигающих хаты и рубящих шашками. Еще одна история – о том, как учился Фивель: в XIX веке русский царь ввел ограничение на обучение для евреев. Фивеля не пускали в школу, но он обнаружил, что можно наблюдать за уроком в классе через окно. Эта история произвела глубочайшее впечатление на его внука, в чьих фильмах впоследствии будет много раз встречаться образ подглядывающего в окно постороннего.