Сто лет и чемодан денег в придачу

Юнассон Юнас

— Может, это он из-за Библий так разошелся, — предположил Аллан. — От религии люди легко выходят из себя. Как-то, когда я был в Тегеране…

— В Тегеране? — снова не удержался прокурор.

— Да, давненько только. Тогда там было все спокойно, как выразился Черчилль, когда мы с ним оттуда улетали.

— Черчилль? — переспросил прокурор.

— Да, английский премьер-министр. Или тогда он уже не был премьер-министром, это он до того был премьер-министром. И после того, на самом деле, тоже.

— Я знаю, черт побери,кто

такой Уинстон Черчилль, я только… ты и Черчилль — вы что, были в Тегеране вместе?

— Не поминайте нечистого, господин прокурор! — предостерегла Прекрасная.

— Да нет, не сказать чтобы уж так вместе. Я там жил какое-то время вместе с одним миссионером. Так вот он большой был мастер выводить людей из себя.

Но на этот раз выйти из себя был готов уже прокурор Ранелид. А ведь ему стоило такого труда взять себя в руки и несмотря на весь балаган попытаться добыть хоть какую-то осмысленную информацию из этого столетнего деда, который утверждает, будто встречался с Франко, Трумэном, Мао Цзэдуном и Черчиллем. Впрочем, риск того, что прокурор Ранелид может выйти из себя, Аллана нимало не пугал. Скорее наоборот. Словом, Аллан продолжал:

— Юный господин Хлам ходил прямо туча тучей все время, пока был в Шёторпе. Только раз и просиял, уже перед отъездом. Тогда он опустил окошко вниз и как крикнет: «Латвия! Скоро увидимся!» Мы это так поняли, что он собрался ехать в Латвию, но господин прокурор гораздо опытнее нас в этих полицейских делах, так что у него, может, есть другое толкование?

— Идиот, — сказал прокурор.

— Идиот? — повторил Аллан. — Так меня еще никогда не называли. «Собаку» и «крысу» Сталин себе позволял, когда сердился, но не «идиота».

— А теперь наконец назвали, черт меня дери, —сказал прокурор Ранелид.

Но тут среагировал Пер-Гуннар Ердин:

— Да ладно вам, господин прокурор, так кипятиться только оттого, что нет возможности взять и посадить кого захочется. Да и вообще — хочет господин прокурор все-таки дослушать историю или нет?

Прокурору этого все-таки хотел и пробурчал, что просит прощения. Вернее сказать, не то чтобы он так уж этого хотел… надо, куда деваться. И он позволил Перу-Гунару продолжить:

— Насчет «Never Again» остается сказать только, что Болт подался в Африку, чтобы записаться в легион, Хлам — в Латвию, наркотиками торговать, а Каракас уехал к себе домой в… ну, в смысле домой. Остался только я, один-одинешенек, хотя, конечно, со мной теперь Христос.

— С чем и поздравляю, — буркнул прокурор. — Дальше!

— Я отправился в Шёторп к Гунилле, подруге Бенни, Хлам мне в конце концов отзвонился и сообщил адрес, прежде чем уехать из страны. Наверное, все-таки стыдно стало.

— Гм, тут у меня осталось несколько вопросов, — сказал прокурор Ранелид. — Первый касается вас, Гунилла Бьёрклунд. Зачем вы купили автобус за несколько дней до того, как уехать, и почему, собственно, уехали?

Накануне вечером друзья договорились держать Соню в стороне от всего этого. Она ведь, как и Аллан, была беженкой,

но, в отличие от Аллана, не имела гражданских прав. Предположительно она даже и шведкой не была, а в Швеции, как и во многих других странах, ты мало чего стоишь, если ты приезжий. Соню либо вышлют из страны, либо определят в какой-нибудь зоопарк на пожизненный срок. А скорее и то и другое. Но если не упоминать Соню, то снова придется лгать, чтобы объяснить, для чего друзьям понадобилось разъезжать по округе на грузовом автобусе.

— Да ну, автобус, конечно, оформлен на мое имя, — сказала Прекрасная, — но на самом деле мы его с Бенни вместе купили, а купили мы его для Бенниного брата Буссе.

— Чтобы он на нем Библии развозил? — съязвил прокурор Ранелид, который все-таки вышел из себя и был уже не в силах держать марку.

— Нет, арбузы, — ответил Буссе. — Не желает ли господин прокурор отведать самого сладкого в мире арбуза?

— Нет, не желаю, — ответил прокурор Ранелид. — Я желаю прояснить все оставшиеся вопросы, а потом желаю уехать домой, закончить с этой пресс-конференцией, а потом я желаю уйти в отпуск. Вот чего я желаю. А теперь я желаю, чтобы мы продолжили. Какого чер… Из каких соображений вы покинули Шёторп на автобусе перед самым приездом туда Пера-Гуннара Ердина?

— Так они же не знали, что я туда еду, — сказал Пер-Гуннар. Ердин. — Господину прокурору, вероятно, трудно все в голове удерживать?

— Вероятно, — согласился прокурор Ранелид. — Тут и сам Эйнштейнзапутался бы.

— Кстати про Эйнштейна… — сказал Аллан.

— Нет, господин Карлсон, — решительно возразил прокурор Ранелид. — Я не желаю слушать сказки о приключениях Эйнштейна и Карлсона. А хотел бы услышать от господина Ердина, при чем тут русские.

— В каком смысле? — переспросил Пер-Гуннар Ердин.

— Русские! На той записи твой покойный приятель Хлам говорит про каких-то русских. Ты его упрекаешь, что он позвонил тебе не на тот номер, а Хлам отвечает, что он туда звонит, только когда у вас дела с русскими.

— Я не хочу об этом говорить, — сказал Пер-Гуннар Ердин, главным образом потому, что не знал, что тут сказать.

— А я хочу, — сказал прокурор Ранелид.

Повисла короткая пауза. Насчет того что в телефонном разговоре Ердина с Хламом упоминались русские, ни в одной газете ничего не было, а сам Ердин об этом попросту забыл. Но тут вступил Бенни:

— Jesli tjelovek kurit, on plocho igrajet v futbol.

Все повернулись в его сторону, вытаращив глаза.

— Так это же меня и моего брата Буссе называли «русскими», — объяснил Бенни. — Наш отец, царствие ему небесное, и его брат, дядя Фрассе — и ему тоже царствие небесное — держались несколько левой ориентации, если так можно выразиться. И поэтому все наше детство заставляли нас с братом зубрить русский язык, за что все друзья и соседи прозвали нас «русскими». Именно это я только что вам вкратце и сообщил, только по-русски.