Сто тайных чувств
Шрифт:
— Нет-нет! Лао Лу не брат. Как ты могла забыть? Сколько раз я тебе говорить о нем! Старик, лысая голова. Сильная рука, сильная нога, сильный характер. Один раз потерять терпение и потерять голову! Отрубили! Лао Лу говорит…
— Погоди минутку. Некто без головы дает мне советы по поводу моего брака?
— Ш-ш! Отрубили голову сто лет назад. Теперь выглядит хорошо, нет проблем. Лао Лу думать, ты, я, Саймон, мы втроем ехать в Китай, все будет хорошо. Ладно, Либби-я?
Я вздохнула.
— Кван, у меня сейчас нет времени говорить об этом. У меня тут кое-что намечается.
— Лао Лу говорить, не надо делать баланс только в чековая книжка. Надо смотреть, что осталось. Надо делать баланс в жизни, — подытожила Кван.
…Каким образом, черт возьми, она узнала, что я подвожу баланс в чековой книжке?!
Вот так всегда — стоит лишь раз недооценить ее, она тут же дает о себе знать, и я снова оказываюсь в ее власти.
Нет!!! Я ни в чем не виновата, ни слова больше, хочу закричать я. Потому что всякий раз мои предательства оборачиваются любовью, которой рано или поздно придется расплачиваться. Мы обе знаем: она доказала мне свою верность, в один прекрасный день это должна буду сделать я.
Но если даже я отрублю себе обе руки, толку не будет. Кван уже сказала, что никогда меня не оставит. Однажды взвоет ветер, и она, сжимая в руке пучок соломы, улетит в Мир Йинь.
«Пора! Поторопись! — прошепчет она мне сквозь бушующую непогоду, — только никому не говори. Обещаешь, Либби-я?»
2. Ловец человеков
Около семи утра звонит телефон. Только Кван может звонить в такой ранний час. Я жду, пока не включится автоответчик.
— …Либби-я? Либби-я, ты там? — шепчет она. — Это твоя большая сестра… Кван. Мне нужно что-то важное сказать… Ты хочешь знать? Прошлая ночь видеть тебя и Саймон. Странный сон. Ты идти в банк, проверить сбережения. И вдруг в банк вбежать грабитель! Скорее! Ты спрятать кошелек. И грабитель забрать деньги у всех, кроме тебя. Потом, уже дома, ты проверить кошелек — ой! — его нет! Не кошелек, сердце! Скрали! Теперь нет сердца, как жить? Нет сил, нет румянец, бледная, грустная, усталая. Президент твоего банка говорить: «Я взять взаймы твое сердце, никаких процентов, получишь обратно, когда захочешь». Ты смотришь его лицо — знаешь, кто это? Угадай, Либби-я!.. Саймон! Да-да, он дать тебе свое сердце… Видишь? Все еще любит тебя… Либби-я, ты мне верить? Это не просто сон… Либби-я, ты меня слышать?
Благодаря Кван я научилась запоминать сны. Даже сейчас я могу припомнить восемь, десять, дюжину снов; я научилась этому, когда Кван выписали из психушки св. Марии: я, бывало, еще и не пробудилась, а Кван уже спрашивает: «Эта ночь, Либби-я, кого ты повстречать? Кого видеть?»
А я, полусонная, ловлю обрывки ускользающего мира, а затем возвращаюсь в реальную действительность, чтобы поведать ей о том, что я там увидела — потертые туфли, скалу, с которой я упала, лицо моей матери, ее голос, зовущий меня из бездны. Кван начинает допытываться: «Где ты была до того?» И я устремляюсь еще дальше, к предыдущему сновидению, и так без конца, тысяча жизней, которые зачастую обрываются смертью. Мгновения, отделяющие жизнь от смерти, я никогда не забуду. В течение долгих лет, проведенных во сне, мне довелось попробовать пепел, падающий с небес туманной ночью, и увидеть, как тысячи копий вдруг вспыхнули, подобно языкам пламени на вершине холма. Мои руки ощупывали каменную стену, изучая каждую ее неровность. Я ждала, когда меня убьют… Помню этот невыносимый мускусный запах, — мой собственный запах! — когда веревка сдавила мне горло… тяжесть, которую я ощущала, паря в невесомой вышине… Я слышала собственный сдавленный крик, раздавшийся в момент, отделяющий жизнь от смерти.
— Что увидела после смерти? — всегда спрашивала Кван.
— Не знаю, — я недоуменно качала головой, — я закрыла глаза.
— В следующий раз открой глаза.
В детстве я была уверена, что все рассматривают сны как другую жизнь, другое «я». Так поступала Кван. После возвращения из психушки она каждый вечер рассказывала мне «сказку на ночь» о них,людях Йинь: о женщине по имени Баннер, мужчине по имени Кейп, одноглазой разбойнице, Человеке-из-двух-половинок. Она убедила меня, что все эти призраки — наши друзья. Я ничего не рассказывала о них ни маме, ни папочке Бобу.
Когда я наконец уехала в колледж, тем самым избавившись от мира Кван, было уже слишком поздно. Этот мир уже проник в мой разум, и ее призраки отказывались покидать мои сны.
— Либби-я, — шепчет она по-китайски, — не помню, говорила ли я тебе, что обещала мисс Баннер перед тем, как нас не стало?
Я притворяюсь, что сплю, а она продолжает:
— Я, конечно, не могу точно сказать, как давно это было. Время течет по-разному, меняясь в зависимости от жизни… Но мне кажется, это был 1864 год… Было ли это по китайскому лунному
В какой-то момент я засыпала, но никогда не помнила, в какой именно. И что было ее сном, а что — моим? Где они пересекались? Каждую ночь она рассказывала мне эти истории, а я лежала в своей постели, притихшая, беспомощная, страстно желая только одного — чтобы она наконец заткнулась.
…Да-да, теперь я уверена, это был 1864-й, я вспомнила, этот год так странно назывался, только послушай, Либби-я, — Йи-ба-лиу-си.Мисс Баннер говорила, что это значит: «Умри, потеряв надежду». А я сказала, нет, это значит: «Мертвые не воскреснут, но надежда пребудет с тобою». Китайские слова такие многозначные, все зависит от того, что в твоем сердце. Как бы то ни было, это был год, когда я подавала мисс Баннер чай. А она подарила мне музыкальную шкатулку — ту, которую я однажды стащила у нее, а потом положила обратно. Я помню вечер, когда она показала эту шкатулку. В ней были дорогие нам вещи, о которых мы не хотели забыть. Мы были одни в Доме Призрака Купца. В этом доме мы прожили с остальными Почитателями Иисуса шесть лет. Мы стояли около Священного куста, на котором росли волшебные листья — именно из них я заваривала чай. Только теперь куст был срезан, и мисс Баннер сокрушалась, что позволила Генералу Кейпу убить этот куст. Такая жаркая печальная ночь, вода, струящаяся по нашим лицам, пот и слезы, цикады, стрекочущие громче и громче, а потом внезапно умолкающие. Позже мы стояли под аркой, испуганные до смерти. Но в то же время мы были несказанно счастливы знать, что у наших бед была одна и та же причина. В тот год сгорели наши небеса.
Шесть лет назад мы повстречались в первый раз. Мне было четырнадцать, а ей, наверное, двадцать шесть или около того. Мне никогда не удавалось точно определить возраст иностранцев. Я пришла из небольшой деревушки на Чертополоховой горе, что расположена к югу от Чангмианя. Мы не принадлежали к племени Пунти, которые утверждают, что в их жилах течет больше крови реки Хуанхэ и поэтому все должно принадлежать им. Мы не были также и частью племени Цуанг, которые все время враждуют друг с другом, деревня против деревни, клан против клана. Мы были Хакка — Гости (ш-ш!), то есть те, кого никогда не приглашают остаться где-либо надолго. Итак, мы жили в лачугах, в удаленных частях гор, где приходилось обрабатывать скалы и перекапывать груду камней, чтобы вырастить пригоршню риса. Женщины работали наравне с мужчинами — таскали камни, добывали уголь, охраняли урожай от разбойников по ночам. Все женщины Хакка были очень сильными. Мы не бинтовали ноги, как девушки Хан, передвигавшиеся на своих культях, — черных, как гнилые бананы. Нам надо было карабкаться по крутым склонам, чтобы зарабатывать на пропитание. Мы не носили ни обтягивающих одежд, ни обуви. Наши обнаженные ноги ступали прямо по колючкам чертополоха, который и дал свое имя нашей горе.
У хорошей жены из племени Хакка были грубые мозоли на ногах и тонкое лицо с высокими скулами. Были и другие Хакка, жившие вблизи больших городов Йонган (в горах) и Йинтьян (у реки). Все матери из бедных семей мечтали женить своих сыновей на красивых и работящих девушках Хакка с Чертополоховой горы. Когда приходило время свататься, юноши карабкались на самую вершину горы, и наши девушки пели им старинные песни горцев, которые наши предки принесли с севера еще тысячу лет назад. Парень должен был, подобрав подходящие слова, подпевать той девушке, которую выбрал себе в жены. Если его голос звучал слишком мягко или слова песни были неуместны — очень плохо, не быть свадьбе. Вот почему все Хакка обладают не только физической силой, но и прекрасными голосами. Их ум позволяет им добиваться всего, что они пожелают. У нас была поговорка: женившись на девушке с Чертополоховой горы, получишь трех волов в лице одной жены. Один дает приплод, другой пашет, третий носит на своих плечах твою старую мать. Вот какой сильной была девушка Хакка! Она никогда не жаловалась, даже если бы с горы вдруг скатился камень и вышиб ей глаз, как это случилось со мной, когда мне было семь лет. Я очень гордилась своей раной, почти не плакала. Когда моя бабушка зашила дыру, которая когда-то была моим глазом, я сказала, что камень был сброшен с горы копытом призрака коня. А на коне сидела знаменитая девушка-призрак Нунуму; нузначит «девушка», нуму— «смотреть пронзающим, как кинжал, взглядом». Нунуму — девушка с пронзающим взглядом. Она тоже в детстве потеряла глаз. Она была свидетельницей того, как один из Пунти украл чужую соль, но едва попыталась убежать, как этот человек вонзил кинжал ей в лицо. С того времени девушка начала носить на глазу повязку, а другой ее глаз стал больше, темнее, острее, как у совы «кэт-игл». Нунуму грабила только Пунти, и, стоило им завидеть ее глаз-кинжал, о, как они дрожали от страха!