Сто тысяч заповедей хаоса
Шрифт:
– Пожалуйста, остановимся на минутку!
Мы подъезжали к храму, любимому мной с раннего детства.
– Я хочу зайти, за Ангелину, за Юльку помолиться. Пусть им будет хорошо.
Иван остановился, заглушил мотор.
– Пошли, богомолка. А у тебя косынка есть?
Порывшись в сумке, я нашла смятый шарфик в крошках сигаретного табака.
Храм был открыт. Служба еще не началась. Иван перекрестился у входа и вошел. Я осталась на пороге. Вспомнился давний папин рассказ про Марию Египетскую. А вдруг
– Боже, Ты слышишь меня? Я знаю о себе, какая я. Знаю, что грешная и глупая. Прости меня за это. Пусти меня к себе, пожалуйста. Я должна помолиться за другую жизнь. Позволь мне войти, со всеми моими грехами.
Мне никто не мешал.
5. В больнице
Мама ждала нас у входа, иначе не пропустили бы.
– Слаба она очень. Морально раздавлена. Если бы у нее было желание жить, на поправку пошла бы быстро. А сейчас… Огонек еле теплится. Кстати, она тебя помнит, Майка.
– Я все удивляюсь чуду. Ее спасение – настоящее чудо. У меня впервые в жизни закончился бензин на дороге! Если бы я поехала, их план бы удался. И никогда бы мне не доказать, что я ее не сбивала…
– А еще чудо, что вы оба врачи. Помощь была оказана сразу, – подхватила мама.
– В нашей жизни надежда только на чудо, – пробурчал Иван. – С ней чудо случилось – значит, положено ей жить. Тысячам таких, как она, никакое чудо не помогает.
– Вы ей об этом скажите. Ее надо к жизни лицом развернуть. Смысл потеряла.
Мы подошли к палате.
– Там у нее следователь сейчас. Вчера был. Сегодня снова. И с вами хотел поговорить. У нее сил мало, ей долго общаться запрещено.
– Хороший у тебя медовый месяц, мам!
– Хороший! – без иронии согласилась мама. – Все хорошо. И девочку вытащим. Поправится. Разве это плохо для моего медового месяца?
– Для любого – отлично, – с уважением произнес Иван. – Александра Николаевна! А я ведь у вас учился. Выпало на мою долю такое счастье.
– Мир тесен! Повсюду мои ученики. Даже ночью на темной дороге встречаются они моей дочери и не дают пропасть, – мама обняла Ивана и, поднявшись на цыпочки, поцеловала его в щеку. – Молодец, ученик!
Следователь вышел из палаты и направился к нам. Ангелине требовался отдых, ей меняли капельницу. Мама отвела нас в ординаторскую. Следователь вручил мне и Ивану протокол с места происшествия. Составлен он был прямо там, у светофора. Мы же его и подписывали.
– Тут все верно? Что-то еще добавить можете?
– Все описано верно. Могу добавить, что есть у меня одно нехорошее подозрение по поводу того, кто мог это с ней сотворить.
– Слушаю вас, – произнес следователь и включил диктофон.
– Я с ней, с потерпевшей, познакомилась в парикмахерской. Она дамский мастер. Исключительно порядочная, воспитанная девочка. Пока она со мной возилась, разговорились. Она, как все девчонки, о любви мечтала. И сказала, что есть на примете молодой человек.
– Была уже у него? – уточнил следователь.
– Нет. На тот момент еще не была. Он ей адрес назвал, а она из девчоночьего любопытства отправилась и посмотрела. Увидела дом снаружи. Я ее предупредила, что с ребятами из этого поселка лучше знакомство не водить, у них свои законы и правила, всякое может быть. Короче, призвала ее к осторожности. У меня самой сыну восемнадцать, понимаете? Она немногим старше. Дите. А они обычно уверены, что во всем сами прекрасно разберутся.
– Как она восприняла ваш совет?
– Сказала, что я его не знаю, что он очень приличный молодой человек. Мы с ней договорились дружить. Собирались сходить вместе попить кофейку. Она сказала, что на этой неделе не сможет: по графику все вечера заняты допоздна, а на следующей неделе – обязательно. Но, как я понимаю, у нее уже было назначено свидание с этим прекрасным молодым человеком. Это что касается фактов. Что касается моих ощущений – я уверена, что он все это и организовал. Такое у меня чувство.
– Лично вы его видели?
– Нет. Пока нет.
– На чем основывается ваше ощущение?
– Ощущения не должны ни на чем основываться. На то они и ощущения. Это же не обвинение. Для обвинения нужны неоспоримые факты. А ощущения берутся из воздуха. Из атмосферы. Ну и из знания жизни тоже. А я знаю, что в поселке этом красивых, эффектных, умных, образованных и ухоженных девочек – пруд пруди. И настрой у всей этой юной поросли такой: «из нашего круга» или «не из нашего круга». Их в чванстве вырастили. Поэтому интерес и «ухаживания» юного принца я и не советовала воспринимать всерьез бедной девочке из провинции. Я не права?
– Правы, – кивнул следователь. – Но они разве послушают! У самого дочь. Я для нее скучный старик, не знающий жизни.
Он выключил диктофон.
– Мы могли бы еще встретиться? Все, что вы сказали, распечатают. Новый протокол. Ваша подпись нужна.
– А вы не будете в тех краях? Уж очень не хочется снова в Москву, – затосковала я.
– Буду. Дам вам знать, договоримся.
– А можно спросить? Ангелина вам хоть что-то рассказала? Кто это сделал?
– Рассказала. Вчера. А сегодня мы по фотографиям провели опознание. Она безошибочно указала на подозреваемого.
– Я не ошиблась? Это тот? Ее замечательный принц? Скажите мне лучше вы, чтобы нам с ней об этом не говорить.
– Он самый.
– Вы его задержали?
– Мы его допросили. Он спокойно подтвердил, что она была в его доме. Добровольно вступала с ним и его друзьями в сексуальный контакт. За деньги. Потом ушла. Что с ней дальше было, не его дело. Кстати, у него в телефоне видео: все эти «добровольные сексуальные контакты». Она кричит и плачет. Он объясняет, что слезы и крики – это от удовольствия.