Сто удач и одно невезение (Свидание вслепую)
Шрифт:
А сам смотрел, сидя рядом, как мучается, барахтается в беспомощности и боли Захар, превозмогая разум, требующий немедленно прекратить издевательство над собой! Лежать и не двигаться! Не будить боль даже дыханием глубоким!
– Вставай! – прикрикнул Осип.
Захар, обливаясь холодным потом от слабости, перевернулся со второй попытки на бок, отдышался и перевернулся на живот, медленно-медленно подтянул колени, уперся на локти, снова отдышался и встал на четвереньки. Руки и ноги ходили ходуном от слабости и непомерной нагрузки для усохших, увядших
– Вставай! – хлестал приказом Осип.
– Не могу…
– Тогда ложись и умирай! – ввинтился в самый мозг дребезжащий низкий голос. – Ляжешь – умрешь!
Захар сцепил зубы с такой силой, что почувствовал заскрипевшее крошево эмали, зажмурил глаза, в которых перемешались бессильные слезы с потом, напряг всю волю, все, что от него осталось…
Он падал трижды и трижды начинал сначала, упираясь дрожащими руками и коленями в пол, поднимал, отталкиваясь, свое тело. В четвертый раз Захар поднялся во весь рост и встал на дрожащих от перегрузок ногах.
– Иди к выходу! – велел Осип. Он сидел в том же положении и не сделал ни одного движения, даже не пытался помочь Захару.
До выхода из чума от того места, где стоял Захар, расстояние было метра два – он преодолел их за пятнадцать минут.
Но преодолел!
И ухватился за шкуру, прикрывающую вход. К этому моменту тело отказалось повиноваться, а мозг вопил, что умирает. Захар чувствовал, что проваливается куда-то в затягивающую пустоту!
Но в спину, как бич, ударил резкий гортанный приказ:
– Иди назад!
Он не помнил, как дошел – но дошел.
И лег. Не упал, рухнув от бессилия, а опустился на колени, сел, завалился на бок и растянулся на тонком матрасе.
И потерял сознание.
С этого первого испытания начались для Захара такие адовы муки, о существовании которых и в самых кошмарных снах он представить себе не мог.
Босх и Гойя со своими ужасами, перенесенными на полотна, отдыхают!
Осип не отходил от него ни на мгновение, приводил в чувство, давал что-то есть, а чаще – пить какую-то гадость. Захар послушно глотал, что давали, не размышляя и не спрашивая ни о чем, он постоянно находился в состоянии, похожем на бред.
Еще трижды, подгоняемый властными окриками Осипа, он поднимался, тащил свое тело к выходу и возвращался назад.
На следующий день пытка разнообразилась: совсем рано шаман разбудил Захара, дал выпить горькой настойки, по вкусу и запаху устойчиво напоминавшей разбавленный водицей куриный помет, и приказал встать и одеться.
Захар усмехнулся: ну, это из области нереального – одеться…
Реально там, не реально, но он оделся! Трижды потеряв сознание и падая колодой назад, на лежбище свое, но оделся!
Это был подвиг, оказавшийся увертюрой к основному произведению.
Осип вывел его из чума.
Через два дня Захар делал пять кругов вокруг жилища шамана три раза за день, на третий день он дважды обежал чум, и блевал от отказа организма терпеть такое издевательство над собой.
Вечером того же дня Осип, напоив его одной из своих загадочных настоек, приказывал Захару раздеться, обмазывал его тело чем-то мерзко пахнущим, брал бубен и, подпевая ритмичным ударам, отдающимся под сердцем вибрацией, ходил вокруг него и такое вытворял горлом! То завывая, то улюлюкая, то переходя на высокий режущий ухо звук, то клекоча – все кружил, кружил, отбивая ритм на бубне…
Захар закрывал глаза и плыл куда-то через сугробы, снег, вьюгу, цепляясь голой кожей за кривые ветки низкорослого деревца. Сбоку выскочил матерый волчище и пошел вдогонку по его следу, то отставая, то нагоняя. Иногда Захар чувствовал запах из его пасти. И тогда он ускорял бег, забыв, что человек не может настолько стремительно двигаться; он не оглядывался, чувствовал инстинктами, где находится волчара, и летел, несся над сугробами, и вдруг перемахнул через какую-то пропасть, растянув полет, вложив в него сущность свою, силу и волю без остатка, понимая, что это его последний шанс на спасение!..
И провалился в спасительное беспамятство.
Через неделю он пробежал за собачьей упряжкой, которой, посмеиваясь, управлял Осип, целый километр.
А еще через три дня – пять километров!
Они почти не разговаривали все эти дни: Осип отдавал приказы, Захар выполнял. Да у него не оставалось сил ни на мысли, ни на слова, ни на лишние движения. Он послушно пил, ел и выполнял то, что приказывал шаман, ежеминутно преодолевая человеческие возможности и ограниченность сознания, упорно кричащего, что такое невозможно!
Нет и быть не может у человека таких сил и возможностей, чтобы проделывать с телом, с жизнью то, что вытворял Захар, кричало ему сознание и уговаривало, умоляло остановиться, прекратить пытку, отдохнуть!
На двенадцатый день Осип вывел Захара из чума, положил ему на плечи вожака упряжки Бельчака, весившего добрых семьдесят, а то и восемьдесят килограммов, и заставил приседать. Бельчак стойко вытерпел пять натужных приседаний Захара и тихо смылся подальше, когда его отпустили, а Захар побежал за санями.
Через двадцать дней он бегал с Бельчаком на плечах семь километров без передыху и остановки, привыкнув, как к родным, к искрам и всполохам перед глазами от постоянных перегрузок. Он возвращался в чум, отжимался на кулаках пятнадцать раз от пола и проваливался в целительный сон. Просыпался, ел, пил травяные настои неизвестного содержания, снова спал, вставал и начинал истязания над собой сначала!..
На двадцать пятый день после того, как он в первый раз встал, Осип объявил:
– Однако смыть болезнь надо, из кожи выпустить яды потусторонние!