Стоим на страже
Шрифт:
— У него дома все в порядке? Может, болен кто?
— Все в порядке, позавчера только жена приезжала.
— Да-а-а… — задумался майор. — Адрес его домашний есть?
— Так точно.
— Вызвать ко мне старшину. Роту с занятий сними. Искать. Руководить будешь ты. В части офицеров никого нет?
— На КПП сказали, что вы один остались.
— Да-а-а… Ну, иди.
— Есть!
Четко повернувшись, сержант побежал, гулко топая сапогами.
— Дудкин! — крикнул ему вдогонку майор. — Шоферу скажи, чтобы взял путевки, в Москву поедет.
— Хорошо, — кивнул
Майор задумчиво почесал свой породистый нос, невесть откуда взявшийся на круглом простом лице, сдвинул на затылок фуражку, громко сказал:
— Вакханалия! — Так, что дневальный по штабу, дремавший у телефона, вздрогнул, вытянулся в струнку, ожидая нахлобучки за какой-то замеченный майором непорядок.
— Вакханалия, — еще раз бормотнул Дроздов и, пройдя в кабинет, взялся за телефон. Он мучительно поморщился, снял трубку медленно и так же, словно нехотя, набрал номер.
— Аня! Это ты, Аня! — нарочито бодрым голосом начал он, но тотчас устыдился своей неискренности: «Кого обмануть хочу», — вздохнул он. — Понимаешь, Аня, опять не смогу я сегодня приехать. Никак нельзя уехать. Никого из офицеров нет, я один. Не беспокойся, Аня. А завтра уж я обязательно приеду, — заторопился он. — Пусть хоть пожар. И в институт не поеду, провались он совсем, — убеждал он ее.
Дроздов проговорил все это в трубку залпом, почти не останавливаясь, потому что им овладело всегдашнее чувство неловкости и вины перед женой и детьми, которым в жизни его как-то невольно доставалась вторая роль. Он спросил ее о здоровье, о домашних новостях и пожалел, что спросил, как всегда случалось с ним при этом, потому что в такие минуты он отчетливо понимал: в своей семье он — гость, коли нужно рассказывать ему о том, что Надюшке новое платье сшили, а Витя снова тройку принес за диктант — словом, те вещи, которые в своей семье и без рассказов известны.
— Кто там дома, Виктор? — поспешил сказать он, чтобы не слышать больше голоса жены, спокойного, ровного. — Позови-ка его. — И начал строго: — Ты что же там? А? Что это еще за мода тройки получать?
Сын начал длинно оправдываться, говорил, что не он виноват, это какое-то правило в учебнике путаное.
На мгновение забыв, что сын не вот здесь, рядом, а далеко, он хотел сказать: «Ну-ка неси учебник, разберемся…» — но вовремя спохватился, сконфузился и, скомкав конец разговора, положил трубку.
Во всех комендатурах, куда он звонил, ответили лаконично: «Нет, не задержан». И майор ту же самую фразу повторил старшине:
— Нет. Не задержан. Так что давай бери машину и поезжай к нему домой. Выясни все подробно. И меня держи в курсе дела. Звони. Людей с собой возьми два человека. Мало ли что…
— Не беспокойтесь, товарищ майор, все будет сделано, — козырнул старшина и вышел.
«Не беспокойтесь, — подумал майор. — Ишь, успокоил… Вакханалию развели в роте, а теперь не беспокойтесь. Ну, ничего, я до вас доберусь. Я сниму стружку и с Дудкина, и с тебя, и с командира роты. Люди у них уже начали убегать, а командиру и дела нет. Пять часов, а его уже и в части нет».
И размашисто написал на завтрашнем листке календаря:
Когда Ляшко вошел в кабинет, майор поднялся ему навстречу и, не дав раскрыть рта, усадил, сказал в свое оправдание:
— Я вас обещал вчера вызвать, но не мог. Занят был, а ведь с вами надо поговорить обстоятельнее. Правильно?
— Так точно, товарищ майор, дело такое…
— Ну, рассказывайте.
Он не очень внимательно слушал солдата, потому что знал уже, о чем речь. Знакомая история: ушел в армию, а девушка беременной осталась, теперь ей скоро рожать. Он верил парню, потому что командир взвода приносил ему письма девушки и матери. Все было понятно.
А солдат глядел на майора и, по взгляду его чувствуя, что тот невнимателен, боялся, как бы замполит не подумал чего дурного.
— Поехать расписаться во как надо, — жарко говорил он, чиркая себя по горлу ребром ладони. — Расписаться, и пусть она к моим переходит. Пускай живут.
А увидев, что майор опустил голову и принялся рисовать на листе бумаги, совсем растерялся, вспотел и онемел, ожидая с секунды на секунду услышать слова отказа.
— Никак нельзя ее оставить, — поднялся он со стула и шагнул к майору, — никак нельзя, товарищ майор, оставить. Старики ее пилят, из дома не высунешься, каждый пальцем тыкает. Разве же так можно жить? А распишемся, все по закону будет…
И он говорил что-то еще, крупно потея и растирая по широкому лицу пот большой жесткой ладонью.
Майор же и вправду слушал его вполуха. Ему все было ясно и без рассказа. Еще в тот день, когда принес командир взвода ему письма, он решил: «Надо отпускать. Ничего не поделаешь».
Теперь же он думал о том, что, наверное, и у Никитина была какая-то причина, чтобы убежать из части. «Не мог же он уйти просто так, прогуляться. Наверное, что-то было, но не захотел или побоялся рассказать. А никто не заметил, не расспросил. Командиру взвода надо по шее дать, не знает людей. Ну, ничего. Я с него стружку сниму», — решил он и, подняв голову, с удивлением заметил, что Ляшко не сидит на стуле, а стоит возле стола и молчит, время от времени вытирая лицо пилоткой.
— Ну что ж, — вздохнул майор, — завтра доложу командиру. Думаю, что сумеем тебя отпустить. Езжай, устраивай свои семейные дела, раз так неловко получилось.
— Спасибо, товарищ майор! — и, забыв отдать честь, солдат бросился из кабинета, словно поезд уже ждал его где-то рядом.
Майор рассмеялся и, проговорив негромко:
— Молодежь, молодежь… — принялся вынимать из портфеля то, что складывал туда полчаса назад. «Значит, так, — подумал он, — сегодня еще успею английский перевести. Хорошо, черт побери, — усмехнулся он, — когда не надо ехать. Сколько времени. Все можно успеть».