«Столетья не сотрут...»: Русские классики и их читатели
Шрифт:
Страховский упрек Некрасову в односторонности будут повторять и перепевать другие критики. В 1874 году П. Павлов в "Гражданине" постарается показать, что "в сущности не так горько живется Матрене, как поэту это доказать хочется". Просто Некрасов "стихами показывает" то, что его сотрудники по журналу "статейками о деревне, о крестьянском вопросе и т. п., т. е. что все уже так скверно в мужицком быту, что хуже быть не может" (№ 10).
Некрасов не был вовсе народным поэтом, не сочувствовал народному миросозерцанию и не носил в себе ни одного из народных идеалов, пишет Вс. Соловьев незадолго до смерти поэта (Рус. мир. 1877. № 35).
Т. Толычева в 1878 году вступается за народ, оскорбленный поэтом: ведь что показано в "Кому на Руси…"? Народ ломает комедию ("Последыш"), подкупает писаря, зарывает живого в землю ("Крестьянка") — так что о сочувствии Некрасова народу говорить не приходится [302] .
А Буренин не только отметит "барское представление о
Эта пародия (подписанная Н. Некрасов-Ложногласов) появится в журнале "Дело" (1875. № 1). Публикация произведения Буренина в радикальнодемократическом "Деле" не должна удивлять: во–первых, в 1871 году Буренин печатался и в некрасовских "Отечественных записках" (стихи); во–вторых, мы уже видели, как сходились критики Некрасова из противоположных идейных станов: общим у них было неприятие своеобразия поэта. Журнал помещал одновременно пародии на Некрасова и Полонского, обещал пародировать А. Толстого и Майкова и при этом в поэтическом отделе печатал П. Вейнберга, Л. Оболенского, В. Славянского, П. Быкова, Омулевского (И. Федорова) и других столь же оригинальных поэтов.
302
Рус. вестн. 1878. № 5. С. 384.
Пародия называлась так же, как и поэма; следовал подзаголовок: "Глава 7.777.777" и далее некрасовским стихом повествовалось о том, как странники в Петербурге встречают испуганную Матрену Тимофеевну. Оказывается, барин (Некрасов) выписал ее в Петербург, чтобы расспросить о тяжелой жизни. Когда же Матрена рассказала о себе и выяснилось, что жизнь ее вовсе не тяжела, Некрасов рассердился и прогнал крестьянку.
Пойми ты, баба глупая: С Михаилом Евграфычем, С Григорием Захарычем Я орган либеральнейший — "Записки" издаю [303] .303
В экземпляре корректуры с авторской правкой несколько строк (от "С Михаилом Евграфычем" и до ""3аписки" издаю") зачеркнуты, но в журнальной публикации они остались (РО ПД, ф. 36, оп. 1, ед. 23).
Для Авсеенко народность Некрасова была и осталась ложной — и в первых стихах поэта, "идеализировавшего русского простолюдина", и в поэме "Кому на Руси жить хорошо", где Авсеенко обнаруживает "русский народный букет" в духе Решетникова. Вкус критика оскорблен "площадной грубостью", вносимой в печать стихами Некрасова. Так, он цитирует из "Последыша" сцену с Агапом, чтобы заключить: "Сцена дранья, различные приемы употребления розог и вообще вся теория и история сечения составляет <…> любимую тему реального поэта и самый благодарный источник его вдохновения" [305] .
304
Дело. 1875. № 1. С. 145.
305
Рус. вестн. 1874. № 7. С. 437.
Стоит вспомнить замечание Достоевского в "Дневнике писателя": "…г–н Авсеенко изображает собою, как писатель, деятеля, потерявшегося на обожании высшего света". У Достоевского с Авсеенко тоже вышел спор о народе и, по сути дела, за себя и за Некрасова отвечал Достоевский: "Оказывается ведь, что в каретах-то, в помаде-то и в особенности в том, как лакеи встречают барыню, — критик Авсеенко и видит всю задачу культуры. <…> У них отвращение от народа остервенелое, и если когда и похвалят народ, — ну из политики, то наберут лишь громких фраз, для приличия, в которых они сами не понимают ни слова, потому что сами себе через несколько строк и противоречат" [306] .
306
Достоевский Ф. М. Указ. соч. Т. 22. С. 107.
Кстати о грубости; Некрасов писал Жемчужникову в 1869 году: "…в стихе иногда невозможно без грубого слова, надо только, чтоб оно оправдывалось необходимостью, да чтоб не было это часто" [307] .
Через год, в июльском номере "Русского вестника" за 1874 год, Авсеенко откликнется на появление "Крестьянки" и вновь выступит против стиля поэмы: "Г. Некрасов не просто позволяет себе обмолвиться неприличностями, он, так сказать, возделывает эту! литературную целину, обнаруживая при этом изобретательность, достойную лучшего дела" [308] . "Крестьянка" вызвала критические нападки Буренина. Предмет осуждения — речь главной героини; она "полна quasi-народных оборотов, введенных у нас по преимуществу автором "Тройки" и "Огородника". Эта искусственная речь заключает в себе много фальшивого, деланного простонародничанья и очень мало настоящего народного склада" (СПВ. 1874. № 26).
307
Некрасов Н. А. Указ. соч. Т. 11. С. 138.
308
Рус. вестн. 1874. № 7. С. 440.
Разумеется, эти нападки вызывали возражения: критик "Биржевых ведомостей" (1873. № 78) находил в "Последыше" "оригинальный склад" и "чисто народный юмор", а в "Новом времени" писали, что "ни одна народная книга <…> не будет ему (народу. —Л. С.) так понятна, как "Коробейники" и "Кому на Руси жить хорошо". А все потому, что каждый крестьянин найдет в них отголосок своих понятий и стремлений; все потому, что он почует в них свое простое, безыскусственное человеческое чувство, переданное характерным и родным ему языком; все потому, что поэт изучил народ наш и знает его, как никто" (1873. № 61).
В спорах о народности "Кому на Руси…" есть любопытный эпизод. Буренин в упоминавшейся статье упрекает Некрасова в том, что поэт "заставляет слушателей рассказа Матрены, мужиков, ни с того, ни с другого затянуть следующую грубую песню:
Мой постылый муж Подымается: За шелкову плеть Принимается. Хор: Плетка свистнула, Кровь пробрызнула… Ах! лели–лели! Кровь пробрызнула.Чудесно и необыкновенно реально! — комментирует критик. — Так реально, что такового грубого реализма не обнаружит сам народ в своих безыскусственных песнях; на подобный антихудожественный реализм способны только искусственные поэты, преследующие различные протестующие тенденции и усвоившие себе традиционные воззрения на дикость и зверское самоуправство мужей в русской семье". Чуть позже в газете "Русский мир" (1874. № 57) к нему присоединился Авсеенко, глумливо комментировавший "Крестьянку" эпизод за эпизодом и, в частности, приглашавший "полюбоваться" этой же песней. Но, как отмечено в комментариях к III тому Полного собрания сочинений (1949) и к V тому последнего Академического собрания (1982), в собрании Соболевского есть 14 вариантов этой песни, а Некрасов воспользовался вариантом, напечатанным в "Современнике" в статье В. Александрова (1864. № 7). Аналогичная ошибка вышла у Авсеенко и с поговоркой о ржи и пшенице: "Все это, — самоуверенно пишет критик, — придумал для мужичков поэт: самим крестьянам такой вздор в голову не полезет". Между тем эту пословицу можно найти в сборнике В. Даля (М., 1862, с. 476). "Бессмысленной" объявлена в той же статье пословица "Рабочий конь солому ест, а пустопляс овес", тоже имеющаяся в сборнике Даля (с. 39).
Среди подобных обвинений следует назвать и замечание П. Павлова (Гражданин. 1874. № 10): "Муза на миг отошла от поэта, и как будто в этот миг поэт дает умирающему старику сказать <…> прескверные и препошлые слова…:
А бабам на Руси Три петли: шелку белого, Вторая шелку красного, А третья шелку черного. Любую выбирай!..""Прескверные и препошлые слова" имеют, как установлено исследователями, фольклорный источник [309] .
309
Некрасов Н. А. Указ. соч. Т. 5. С. 664.
Спор о народности поэмы — подлинной или мнимой— это спор о Некрасове–поэте. Победил ли он на своем пути к созданию новой поэзии или проиграл? Для враждебной поэту критики популярность стихов Некрасова— свидетельство упадка поэзии, а его новаторство— псевдонародность. Интересно, что никто из сочувствующих Некрасову современников не показал (а это можно было сделать неопровержимо) заведомую ложность обвинений поэта в подделке под народность, никто не смог осознать значения фольклорных элементов в поэме "Кому на Руси жить хорошо" и в творчестве Некрасова в целом. Это было сделано уже в XX веке — Брюсовым, Чуковским, Тыняновым, Эйхенбаумом.