Столичная штучка

Дрёмова Ольга Валерьевна

За соседним столиком сидели две молодые женщины, одна из которых постоянно вытирала платком распухший от слез нос, а другая истово боролась с горяченным куском разваливающейся в руках пиццы.

Их сорочья болтовня, видимо, и не привлекла бы к себе внимания Федора, если бы случайно до его слуха не долетела знакомая фамилия — Нестеров. Нет, конечно, Нестеровых в Москве — пруд пруди, а то и больше, и случайно оброненная фраза, скорее всего, относилась не к его Володьке, но когда эти две кукушки заговорили о бильярде и назвали Вовку по имени, от дурного предчувствия Федору стало нехорошо.

Вслушиваясь

в их бестолковые ахи-охи и приобретая базовые сведения о женской консультации, Федор все больше убеждался, что «деточка из бильярдной» — это его лучший друг Вовчик, попавший в крутой переплет из-за своей дурацкой природной порядочности и доверчивости и нуждающийся в помощи как никогда. Пока речь шла о всякой белиберде, Шумилин слушал вполуха, потягивая пиво и надеясь на то, что дама его сердца благополучно затеряется в необъятных переходах московской подземки, но когда разговор принял другой поворот, все моментально изменилось.

Отодвинув от себя кружку с пенной шапкой, Шумилин обратился в слух, моля всевышнего только о том, чтобы Тоська позабыла об их встрече напрочь. Пусть она потеряет кошелек, застрянет на три часа в лифте, сломает каблук, — не велика важность, он купит ей другие, — лишь бы ей не пришло в голову появиться в пиццерии именно в этот момент. Как он поступит в том случае, если эта кикимора припрется на встречу сию минуту, Федор не знал, но одно он знал точно: разговор этих двух свистушек настолько важен, что пропустить из него хотя бы слово он просто не имеет права.

По мнению Федора, высокая рассопливившаяся девица никакой конкретной опасности не представляла, а вот крашеная курица, сидящая рядом, была настолько агрессивна и зла, что от одного тембра ее голоса можно было прийти в состояние, близкое к шоковому, к тому же она говорила такие вещи, что Федору приходилось сдерживаться, чтобы не вцепиться в драный ежик этой твари и не снять с нее скальп.

На указательном пальце правой руки эта мигеристая штучка крутила брелок с ключами, судя по всему, от автомобиля, и у Федора возникло необоримое желание посмотреть на транспортное средство этой фифочки. Зафиксировав номер, ему не составило бы труда пробить его владельца по компьютеру, а значит, не упустить эту сладкую парочку.

— Голубые глазки Игоряши… — мурлыкающий тембр крашеной стервы тонул в гуле голосов посетителей, пришедших побаловаться настоящей итальянской пиццей, и Федору пришлось поднапрячься, чтобы не упустить нить важного разговора.

В самый ответственный момент, когда напряжение Шумилина достигло апогея, за широким оконным стеклом пиццерии показалась Тоська. Начисто позабыв о цели своего визита, Федор настолько расслабился, что перестал ждать ту, ради которой приехал в такую даль. Нисколечко не думая о том, что через тонированное стекло заведения за ней может вестись наблюдение, Тоська поправила нависший над ушами берет и, репетируя завлекательно-вальяжную походку, пытаясь покачивать узкими бедрами из стороны в сторону, неторопливо двинулась к пиццерии.

С важностью поводя плечами, она шла, задрав подбородок, загадочно опустив реснички, уверенная в своей неотразимости на все сто. Алые напомаженные губы, по ее мнению, должны были служить для Федора неким

сигналом опасности, выражением яркой индивидуальности и стильности одновременно. Решив держаться с Шумилиным несколько высокомерно и изящно-колюче, Антонина входила в роль — складывала губки в фигурный бантик и вертела шеей из стороны в сторону.

Увидев в оконное стекло это чудо на вихляющихся каблуках, Шумилин решился на немедленный побег. Слегка привстав, он уже принял стартовую позицию, как до его слуха донеслась фраза, которая заставила его срочно поменять план действий.

— Ты же понимаешь, что этот салажонок продул. Дружба дружбой, а денежки врозь…

Вытянув до боли шею в сторону соседнего столика, Федор с отчаянием вслушивался в слова неизвестной девицы, когда дверь в пиццерию распахнулась и в зал вплыла размалеванная Антонина. Царственно поведя плечами, она неторопливо повернула голову вместе с корпусом и пристально осмотрела посетителей. Увидев сидящего в одиночестве Шумилина и лежащий на его столе цветок, Тоська-Антонина поплыла навстречу своему счастью. Перекосившись, словно от зубной боли, Шумилин прикрыл глаза и тихонечко заскулил.

— Теперь дурачку либо платить бабки, которых ему взять негде, — вещала крашеная мымра, — либо…

— Либо что? — шепот Шумилина был похож на хрип; холодные пальцы рук, ухватившие скользкую крышку стола с отчаянной силой, побелели. От волнения зеленые глаза приобрели изумрудный отсвет, а на бледной коже щек, усыпанной рыжими конопушками, проступили два горячечных пятна.

— Федор! Мне так приятно ощущать твое волнение! — увидев возбужденное лицо Шумилина, тоном видавшей виды королевской особы громко произнесла Антонина. — Это мне? — девочка взяла розу и, покрутив ее, жеманно добавила: — Ой, ну какая я недогадливая, кому ж еще?

Не обращая внимания на Тоську, Федор с открытым ртом ловил ответ Риммы, покончившей наконец с пиццей и принявшейся за кофе.

— Либо так, либо мой пескоструйчик…

— Федор, почему ты вытягиваешь шею в сторону этой размалеванной кикиморы? — Антонина бросила многострадальную розу перед Федором и встала так, что ее фигура полностью загородила соседний столик. — Ты что, сердишься на меня за опоздание? Но это же смешно, — отчеканила она, не понимая, отчего вдруг Шумилин покрылся малиновой краской от волос до самой шеи. — Каких-то двадцать минут! — Антонина театрально закатила глаза и, выставив руку ладонью наверх, патетически вздохнула. — Знаешь, устраивать скандал на ровном месте — это глупо. Что, в конце концов происходит, почему ты молчишь, как пень?! — с обидой проговорила она, так и не дождавшись ответа Шумилина.

— Сядь! — бросил тот сквозь зубы, отстраняя девушку рукой и неотрывно продолжая следить за соседним столиком.

— Это что, вместо «здравствуйте»? — поджав губы, вошла в вираж Антонина.

— Сядь, я сказал! — прошипел Шумилин, и его лицо перекосилось от злости. Скулы, словно сведенные судорогой, напряглись, а глаза, метавшие молнии, полоснули Тоську по лицу.

— Ты что, ошалел? — испуганно взвизгнула она. — Как это все понимать?

— И когда это случится? — девица с распухшим носом замерла, ожидая слов крашеной, но Шумилин не расслышал ответа.