Стоп-кадр
Шрифт:
– Ну... это общий план!
– сказал Зиновий.
– Лица твоего крупно не было видно.
– Ну чего ты, чего?
– забормотал Яков Борисыч.
– Ведь ты же инте-рес-ный парень - тебя в любой другой фильм возьмут! Как здорово ты лошадей вгонял! О! Или хочешь, я с бригадиром трюкачей поговорю? Знаешь как здорово - на лошадях скакать, из окон прыгать, под водой снимать... А?!
Я посмотрел на Ратмира.
– Ну, хочешь, я уеду?
– сказал Ратмир.
Я молчал.
Ратмир
Автобус с шипением закрыл двери и, два раза присев, уехал.
– Твоя взяла, - сказал Зиновий и ушёл в общежитие.
И тут же почти дверь открылась и на крыльцо вышел известный артист Тимохин в длинной рыжей шубе и посмотрел на меня.
– Ты, что ли, Стёпа будешь?
– улыбаясь, спросил он.
– Кто?
– Ну, мальчика Стёпу играешь?
– Я.
– Так это из-за тебя, выходит, мне в прорубь нырять?
Я промолчал.
– Ну, спокойно, спокойно, шучу!
– Он положил мне тяжёлую свою руку на плечо. Потом он ушёл к магазину.
А я всё ходил у автобуса. Зеркало на автобусе стало белым, пушистым. Лицо замерзало, я подносил ладонь ко рту, дул горячим воздухом к носу.
На крыльцо вышли Зиновий, Яков Борисыч, вся группа.
– Ну, ты, победитель... поедешь, что ли?
– насмешливо спросил меня Зиновий.
Медленно подошёл Тимохин. Все стали садиться в автобус.
– А какая сцена будет сниматься?
– спросил я.
– У проруби, - не глядя на меня, сухо сказал Зиновий.
– У проруби... или в проруби?
– спросил я.
Ничего не ответив, Зиновий влез в автобус.
Я влез за ним.
– Ну неужели... нельзя отменить? Может быть... в павильоне снять? ныл я.
Зиновий отвернулся.
Мы съехали на лёд, поехали по реке и вот, повернув за мыс, увидели прорубь. Невдалеке стояли тонваген, лихтваген и камерваген.
Мы вышли.
– Вот, - показал Яков Борисыч Тимохину, - добегаете до этой проруби, падаете... появляется на поверхности только голова с открытым ртом и рука... Тут сделаем стоп-кадр, - сказал Яков Борисыч, повернувшись к оператору.
– Вот смотрите!
– показал Зиновий Тимохину.
– Примерно оттуда вы должны появиться. Видите, где съезжает человек?
Я посмотрел наверх. По крутому обрыву к реке быстро спускался какой-то человек.
Вот он съехал вниз и, не отряхиваясь, побежал к нам.
Он приблизился, и я узнал комбайнера Булкина.
– Привет!
– сказал он.
– Меня-то когда снимать будете?
– Вас?
– удивился Зиновий.
– А зачем?
– Что зачем?.. Этот вот малец сказал, что снимете меня, в роли.
– А... этот, - сказал Зиновий.
–
– Когда ты... роль тому типу обещал?
– подошёл ко мне Зиновий.
– Когда... антенну с его дома снимал.
– Да ты у нас орёл!
– усмехнувшись, сказал Зиновий.
Я вспомнил вдруг убегающего Ратмира, потом оставшегося у общежития Василия Зосимыча...
"Да, - понял вдруг я, - что-то много я сделал не того на пути к своей блестящей карьере!"
– А может, можно без проруби?
– сказал я, но никто даже не обернулся в мою сторону.
Яков Борисыч стал ходить вдоль автобусов.
– Солнца нет - мгла какая-то!
– нервно взмахнув рукой, сказал он.
Мы ждали часа два, замёрзли, но солнца не было. Все сели в автобус, поехали обратно. Наверху я вылез, пошёл домой.
Отец сидел дома, что-то писал. Увидев меня, он положил ручку, виновато улыбнулся. Я подошёл к нему, он обнял меня за плечи.
У меня почему-то глаза вдруг затуманились слезами, я, чтобы с этим покончить, стал разбирать буквы на листе бумаги...
В одиннадцать мы легли спать, но я не спал. В голову всё возвращалась мысль, которая в первый раз пришла на реке - и с ходу подкосила: "Что-то много я сделал не того на пути к моей блестящей карьере!"
Я снова вдруг увидел, как Ратмир, сморщившись, бежит к автобусу, впрыгивает... Как уходят после разговора со мной Василий Зосимыч и Любовь Гордеевна - маленькие, под ручку, тёмные на фоне солнца...
Да-а!
Если б даже светила мне блестящая роль, которая прославила бы меня на весь мир, всё равно нельзя было делать того, что я сделал!
И это ведь только то, что я помню... Наверняка есть что-то ещё!
Я встал, пошёл по длинному общему коридору на кухню, чтобы попить.
Я открыл в темноте медный кран, подставил руку и вздрогнул: вода была абсолютно ледяная!
А завтра утром Тимохину прыгать в прорубь! В такую воду!
Я стал дрожать.
Конечно, артист-то не утонет!
Но герой-то утонет, и зрители будут думать, что так и нужно!
Да-а-а... Видимо, автор довольно мрачный человек. Но я-то почему должен его мрачности помогать?
Я вспомнил, как перед самым Новым годом мы под предводительством нашего дворового вожака Макарова проводили задуманную им операцию "Елки-палки" - отбирали на платформе у приехавших ёлки. И как я хотел тогда уйти, но не ушёл!
...Но ведь поклялся же себе тогда, что участвую в таком деле, с которым не согласен, последний раз!
Оказалось вот - не последний!
А может, фильм получится в конце концов хороший?
Не знаю! Не знаю... Но моё участие в нём меня не устраивает!