Стоп-кран
Шрифт:
Для непосвященных в молодежный жаргон. Последнее выражение означает: не ронять достоинство, позицию не сдавать. Имеется в виду позиция крутого мена (смотри предыдущий внутренний монолог Кима), то есть человека сильного, волевого, умного, всегда готового к любым неожиданностям.
– Вы, кажется, сказали, что мною кто-то интересовался, – Ким был сама вежливость, само обаяние, сама кротость.
Но мадам не купилась.
– Сказала, – по-прежнему красиво – голос у нее такой был! – но весьма сухо подтвердила она. – Я интересовалась.
– Не понял, – не понял
– Кому вы морочите голову, юноша, – чуть усмехнувшись красивым ртом, сказала Даная, похожая сейчас не на Данаю, а на мадам Вонг из малопопулярного фильма узбекских кинематографистов. – Он, видите ли, от неформалов, он, видите ли, в райкоме задержался… Мама вас, наверно, учила: обманывать старших нехорошо…
Главное – не терять лица, помнил Ким, эту истину знает любой, даже не очень крутой мен.
– Вы ошибаетесь, – спокойно сказал он. – Я никого никогда не обманывал. Так меня учила мама…
Ну, хорошо, то, что он – чужак, догадаться можно. Без больших усилий… Хотя, с другой стороны, по сюжету кто-то от неформалов в этом ковчеге быть обязан и почему-то не явился, так чем Ким к роли не подходит? И возраст, и кожанка, и косичка, и «Георгий» вон… Или представитель их неформалов – по замыслу их режиссера! – должен быть в костюме и при галстуке, так, что ли?.. И почему лысый с компанией не просекли Кима, Большие Начальники купились оптом со всей своей зарплатой, а эта кагэбэшница выловила его без микроскопа? Она же в приемной сидела, она же о нем даже не ведала… Или у нее здесь смонтирован аудивизуальный центр?..
– Как вы узнали, что я в поезде? – деловито спросил Ким. – Микрофоны? Видео?
– А вы как думали? Мы здесь не груши околачиваем, – грубо, хотя по-прежнему красиво, сказала мадам, – мы здесь дело делаем. Большое дело. И не хотим, чтобы нам мешали.
– Выявляете? – вспомнил Ким. – Меня-то за что? Я мальчик безвредный, я на ваш поезд случайно попал. Методом тыка.
– Но попали…
– Попал, попал. И кажется, в яблочко? То-то вы засуетились – то-то вы занервничали… Что делать станете? Расстреляете?
– Зачем? Мы не звери.
– Догадался, А кто вы тогда? Вы лично? Дураки эти прозаседавшиеся? Бандиты из шестнадцатого? Кто? Куда вы намылились? Почему такая таинственность? Раз вы меня не расстреляете, так объясните ситуацию. Может, я пойму. Может, я проникнусь, встану в ваши ряды и с криком «ура!» побегу впереди паровоза.
Мадам, по-прежнему не снимая подбородка со сцепленных рук, внимательно разглядывала Кима, на его филиппику ответа не давала. Молчание висело в приемной, как топор из поговорки: неизвестно – на кого он свалится острым краем… Впрочем, Кима молчание не слишком тяготило. Молчание – это актерская пауза. Пауза в импровизации – время на раздумье. Раз мадам молчит, значит, решения пока нет.
– А что, – хорошо выдержав паузу, сказала мадам, – в этом что-то есть. Нам нужны сторонники отовсюду, металлисты – не исключение.
– А то! – подтвердил Ким. – Металлисты – воины! По духу. Помните песню: броня крепка и танки наши быстры? Про нас.
Мадам засмеялась. Первый раз, отметил
– Вы, конечно, слышали про Светлое Будущее? – издалека начала мадам.
– Конечно, слыхал, – соврал Ким.
Про светлое будущее ему с детства пели, но оно – помнится! – писалось со строчных букв, несмотря на всесоюзную любовь к заглавным. А сейчас заглавные не в почете, сейчас о них редко вспоминают, а кто вспоминает – тому позор и народное осуждение.
Мадам, похоже, считала иначе.
– Раз вы слыхали, то вам не надо подробно рассказывать о тех неисчерпаемых возможностях, которые ожидают каждого гражданина на этой – конечной для нас! – станции.
– Конечной? – на всякий случай усомнился Ким.
И оказался прав.
– Нет, нет, – чуть смутилась мадам, – нет, естественно. Дорога пойдет дальше, дорога не оборвется, это закон дорожного строительства. Но это – в очень далекой перспективе. Там, – она указала перстом вверх, – думают о ней, прогнозируют… Но пока наша цель вполне конкретна и предельно ясна – Светлое Будущее. Его надо обустроить, обжить, предстоит широко развить экономическую структуру, поднять и расширить социальную сферу, еще более укрепить демократию и гласность…
– Простите, – перебил ее Ким. – Насколько я понял вас и предыдущих… э-э… – он поискал слово, – ораторов, речь идет о конкретной железной дороге к конкретному населенному пункту, так?
Мадам поморщилась.
– Можно трактовать и так.
– А как еще можно трактовать?
– Шире и глубже. Обернитесь в историю, юноша. Возьмите, например, Комсомольск, Город-на-Заре. Ведь о нем тоже можно было сказать: конкретная стройка конкретного населенного пункта. Но значение ее было шире и глубже вульгарной конкретики. Комсомольск стал символом веры, силы, мужества, символом истинности и единственности избранного пути… Да разве только Комсомольск?.. Любое всенародное дело превращалось у нас в символ…
– …за которым быстро терялось дело, – вроде бы случайно вставил Ким.
– Не понимаю и не могу принять ваш нигилизм, – сухо сказала мадам.
– Извините, – быстро проговорил Ким. – Сорвалось… – Дурак, ругнулся он, потерпи, не лезь раньше времени со своими подколками. Все испортишь. Дай ей выговориться, а тогда уж… – Я вас очень внимательно слушаю, очень.
Мадам помолчала мгновенье, прикидывая: продолжать урок политграмоты или гнать нахала взашей. Решила, видимо, что гнать – всегда успеется.
– Да, мы тянем дорогу к дальней и пока совсем не обустроенной станции. Дорога будет доведена, станция будет обустроена. Это – конкретика, которая столь вам любезна. И вы, коль вы у нас, примете в том прямое участие. Но мне, мне хотелось бы, чтоб вы увидели за голым фактом – высокий образ…
– Простите, – снова перебил ее Ким. – Я опять с вульгарной конкретикой. Вы строители? Железнодорожники? Вы сами и эти, ваши, в том вагоне…
Мадам опять засмеялась – на сей раз покровительственно: ну что, мол, ты будешь делать, коли собеседник – умственно неполноценен.