Стоп. Снято! Фотограф СССР. Том 3
Шрифт:
– Тут ещё на бумагу и реактивы уйдёт, – осаживаю её восторг. – Мам, можно?
Протягиваю руку, и она отдаёт мне деньги, а сама садится в глубокой задумчивости.
Как интеллигентный человек, она привыкла относиться к финансам, как к чему-то слегка стыдному. Всем же известно, что у порядочных людей денег нет.
И в то же время у её сына под матрасом лежат сейчас полторы её месячные зарплаты. «Шабашки» в СССР были делом «священным». Бывало, что и инженеры, и научные сотрудники строили коровники или валили деревья с целью резко поправить своё финансовое положение. В
А тут, можно сказать, на постоянной основе. Конечно, я не думаю, что каждая свадьба будет приносить мне по столько. Но недавнее приглашение стало отличной возможностью «легализовать», мои книжные доходы перед мамой. В любом случае картина моего инженерного будущего, которую она уже нарисовала у себя в голове, подверглась сегодня серьёзному испытанию.
– Лида, – отделяю от стопки десятку, – Ты не могла бы в магазин сходить? Пожалуйста, будь любезна.
Лида кидает на меня пламенный взгляд. Ну а что? Никто не заставлял её тут хозяюшку изображать.
– Конечно, – вспыхивает она улыбкой, яркой как лампочка, – что купить?
– А на твой вкус, – говорю, – к макаронам вприкуску.
– Ой, он же закроется скоро! – волнуется мама.
– Ничего, я бегом, – с вызовом заявляет Лида.
– Хорошая девушка, – неожиданно сообщает мама, едва Лиходеева скрывается за дверью.
– Серьёзно?! – удивляюсь, – раньше ты была другого мнения.
– Она возле тебя день и ночь дежурила, – говорит мама, – на шаг не отходила, пока ты без сознания лежал.
В этом, все матери на свете. Судят о девушках по тому, как те относятся к их любимому сыночку. Лидка сидела с другой целью. Не хотела пропустить момент, когда я приду в себя, чтобы узнать, что я помню, а что нет. Но я не хочу разочаровывать маму. В моей однокласснице и правда пропадает актриса больших и малых театров.
Хотя, почему пропадает? Я в своё время посмеялся над её наивной мечтой, а вдруг это действительно её призвание?
– Мам, – говорю, – а ты знаешь, что Лида в театральный хочет поступать?
– Куда?! – смеётся мама.
– В белоколодецкий техникум, – объясняю. – Там ведь есть актёрский.
– Да какой там актёрский, – машет она рукой, – одно название. Это тебе не Щукинское.
– А её прямо в столице с распростёртыми объятьями ждут? – говорю. – Сколько таких туда приезжает со всей страны. Лучше синица в руках. А оттуда можно замахнуться куда угодно, если иметь хоть какую-то базу. После техникума ведь в ВУЗ проще поступать, правильно?
– И когда ты только успел стать таким рассудительным? – она садится напротив меня, подперев кулаком подбородок.
– Само как-то, – отшучиваюсь. – Так я к чему веду, может, ты с ней позанимаешься?
– Чем? – удивляется мама.
– Актёрским мастерством, – говорю. – У вас вон постановка своя, возьмите её хотя бы на второй состав. Пускай посмотрит на актёрское ремесло не в мечтах своих розовых, а как есть, из за кулис. Может, ещё и передумает после этого.
– Думаешь? – сомневается мама, но впервые всерьёз размышляет над моими словами. – Она же вроде в школе не очень
– Потому что смысла в этом не видела, – говорю, – а здесь, если это приблизит её к мечте, будет дни и ночи пахать. И перед приёмной комиссией не «У Лукоморья дуб зелёный» прочитает, а «с рассвета в Валентинов день…».
– Никто её Офелией не возьмёт, – возражает мама, – вот ещё! Такую роль годами ждут, а тут сразу… Разбежалась… Пускай сначала чайник научится изображать… с крышечкой… – она улыбается, вспоминая, похоже, что-то из своего театрального прошлого. – Или торшер!
Когда запыхавшаяся Лида забегает в дом, её судьба практически решена, без всякого на то согласия самой Лиходеевой.
– Рынок закрыт, – ещё не подозревая о переменах в своей жизни, отчитывается она, – а в сельпо только килька в томате, да спички. Зато вот! – Она выставляет на стол сразу две стеклянных банки с тушёнкой, кусок сыра и банку соуса «Краснодарский». – Достала! Будут макароны по-флотски.
На какое-то время разговоры смолкают. Блюдо, приготовленное мамой на пару с Лидкой сильно отличается от того, чей рецепт записано в микояновской библии «О вкусной и здоровой пище», но получается исключительно вкусным и питательным.
И мама, и Лидка наперебой пытаются накормить меня, «а то исхудал в больнице», а я блаженствую от нормальной еды, от домашнего уюта и, наконец, навалившегося на меня спокойствия.
Увы, недолгого.
Сначала мне кажется, что красно-синие блики на стенах вызваны усталостью. Рябит в глазах, словно я потихоньку проваливаюсь в сон, и реальность наполняется совершенно несвойственными ей артефактами. Такое бывает в состоянии чрезвычайной усталости, а именно это я сейчас и чувствую. А ещё желание упасть на подушку и не вставать с неё как минимум пару суток.
– Добрый вечер, Мария Эдуардовна, – капитан Грибов, постучав для порядка, тут же приоткрывает дверь и просовывает свою голову в фуражке. – Альберт дома?
«А он гулять выйдет?» мелькает в башке дурацкая фраза.
– В больницу не поеду, – говорю, не здороваясь, – не имеете права.
– Не кипятись, – примирительно поднимает ладони капитан, – мы не по этому поводу. Как ты себя чувствуешь?
– Отлично, – говорю с вызовом, – хоть сейчас на танцы.
Неспешная манера Грибова вести речи и плести конспирологические теории не вызывает у меня никакого энтузиазма. А мне сейчас слишком хреново, чтобы сдерживать раздражение. Я прекрасно помню, как он меня в больнице «полоскал» на предмет возможных криминальных связей и конфликтов.
– Очень хорошо, что тебе лучше, – радуется Грибов, – значит, ты в состоянии с нами проехать? Не в больницу. В отделение.
Капитан между тем, под шумок, заходит в крохотную прихожую, которой больше подойдёт слово «сени», и мнётся у порога. В приоткрытую дверь видно радостную физиономию младшего лейтенанта Степанова. Улыбка у того, вообще до ушей. Да что тут, блин происходит?!
– С какой целью? – напрягаюсь я.
Неужели они докопались до чего-то незаконного в моих делах? Отчаянно пытаюсь вспомнить, что лежало в моём рюкзаке, который подбросила милиции Лида.